• Zero tolerance mode in effect!

Лицо Войны...

После боя, 19 февраля 1944 года, Маршалловы острова



1628245632702.png
На фото на переднем плане 19–летний рядовой 1–го класса Ферис "Боб" М. Туи (Faris "Bob" M. Tuohy) из третьего батальона 22–го полка морской пехоты США пьет кофе на борту транспортного судна "Артур Мидлтон" после двухдневного боя на аттоле Эниветок.
Справа на заднем плане — рядовой первого класса Стивен Гарбоски, 23 года, вскоре погиб на острове Гуам, попав под "дружественный огонь".
Ферис Туи несколько лет назад точно был жив, его нашли журналисты, дед держится бодрячком.
1628245715547.png

Про моряка справа: The marine on the right of the picture is Leonard Tate from Peoria, IL bornMay 29, 1916 and died November 9, 2006.

DITW, а еще на том же реддите вот так пишут: "Left, USMC Private First Class Faris "Bob" M. Tuohy (1924 — ) of the 3rd Battalion, independent 22nd Marine Regiment, drinks coffee in the mess aboard USS Arthur Middleton (APA–25) after surviving the two–day fight for Engebi in Eniwetok Atoll. The 1st and 2nd Battalions of the 22nd Marines secured the island, killing 736 Japanese soldiers and Korean laborers. Only nineteen surrendered. This photo was passed by American censors and widely distributed, one of the few wartime releases to show the psychological effects of war. At right, Private First Class Stephen Garboski (1921–1944) of Ringoes, New Jersey, also recuperates with coffee. On Guam in July 1944, Garboski was one of 1,147 men of the 1st Provisional Marine Brigade (which by then included the 22nd Marines) killed in action, in what is believed to be friendly fire when USAAF aircraft attacked Marine positions. It is also possible that the man in the center was killed by the Japanese on Okinawa."
 
1628965760470.png

Военнопленные граждане США Ли Роджерс (Lee Rogers) и Джон Тодд (John C. Todd), освобожденные из японского лагеря для интернированых лиц, который находился на территории университета Санто–Томас в Маниле.
In the prison camp at Santo Tomas in the Philippines, said Shelley Mydans, “they didn’t feed us, so we were very hungry, and we were sick sometimes.” Rogers and Todd, at right, were among the three dozen men with whom Carl shared a room at the prison. Between them, the duo lost 131 pounds during their four years of internment.
Adapted from The Great LIFE Photographers

В лагере для военнопленных в Санто–Томасе на Филиппинах, по словам Шелли Миданс, «нас не кормили, поэтому мы были очень голодны, а иногда и болели». Роджерс и Тодд (справа) были среди трех дюжин мужчин, с которыми Карл делил комнату в тюрьме. Вместе они похудели на 131 фунт за четыре года интернирования.


***
Photo by Carl Mydans/The LIFE Picture Collection ©
Roger's weight dropped from 145 pounds to 90 during captivity and Todd's from 178 to 102
Вес Роджера снизился с 65,8 кг до 40,8 кг во время плена и Тодда от 80,7 кг до 46,3 кг
 
На фото грузинский солдат и его прикрытие, город Сенаки, гражданская война в Грузии, 29 октября 1993 гIMG_20210817_091402_718.jpg
 
Хиго Аль-Магъриба полевой командир МТО «Исламского государства» затрофеевший винтовку «Зелёных беретов» США в засаде под Тонго-Тонго.

Действуют в треугольнике: Мали, Нигер, Кабо-ВердеIMG_20210823_202102_117.jpg
 
1632595229612.png
Снимок, сделанный в 1961 году в Брестской крепости фотографом Михаилом Ананьиным. Мужчина без ноги, плачущий у глыбы развороченного железобетона, — участник обороны крепости Владимир Иванович Фурсов. 22 июня 1941 года он был сержантом минометной батареи 125–го стрелкового полка.
Война застала его в северо–западной части Кобринского укрепления. Этот участок бойцы не должны были оборонять, им предписывалось выходить в район сосредоточения. Сержант Фурсов с группой бойцов пробился в сторону железнодорожного полотна, участвовал в боях в районе Бреста и тяжелораненым попал в плен.

Из воспоминаний Владимира Фурсова:
«В июле немцы объявили, что мы являемся военнопленными, и на гужевом транспорте стали свозить в Южный городок... Здесь был создан первый на советской земле фашистский концлагерь смерти «Ревир» («Лазарет»).
Вся огромная территория городка была буквально завалена тысячами тяжелораненых, в воздухе стояло страшное зловоние от разлагающихся ран; вокруг раздавались крики и стоны...
В этой кошмарной, трудноописуемой обстановке я впервые увидел хирурга Ивана Кузьмича Маховенко. Он ходил с группой наших врачей и медицинских сестер среди беспомощно лежащих раненых. Он внимательно осматривал раны и у каждого щупал пульс. После этого санитары, фельдшеры и медсестры разносили раненых по отсекам казарм городка. Вместе со мной в первый корпус были помещены 50 человек раненых.
...Иван Кузьмич по строго заведенному распорядку каждое утро обходил раненых своего корпуса, но их с каждым днем становилось меньше и меньше. Подходя к больному, он неизменно определял пульс, а мы с тревогой и надеждой смотрели ему в глаза...
Мне он всегда говорил: "Сильное у тебя сердце, сержант. Ты должен выжить". А следовавший за ним наш «палатный» врач Цирюльников обычно добавлял: "Тебе бы 2–3 яйца и 15–20 граммов сливочного масла, ты бы, Фурсов, не только выжил, но и ногу удалось бы тебе спасти".
В эти дни голод был самым страшным нашим врагом. Положение усугублялось тем, что кто–то из санитаров передавал больным самосад. "Закрутка" стоила порции (80–100 г) суррогатного хлеба или черпака баланды — единственного нашего суточного рациона. Доведенные до отчаяния люди меняли свой рацион на эту зелень. Такой "закруткой" накуривались до десяти человек, так как достаточно было одной затяжки, чтобы потерять на какое–то время сознание. Иван Кузьмич и другие врачи решительно с этим боролись.
Доктор Ильин — врач городской больницы, спас меня от неминуемой гангрены, а Иван Кузьмич боролся за мою жизнь и хотел сохранить ногу. Силы мои иссякали, рана начала гноиться.
После гибели последних защитников немцы под конвоем повели санитаров искать под руинами крепости медикаменты. Как сейчас помню этот день — 16 сентября. При утреннем обходе Иван Кузьмич сказал мне, что под развалинами крепостного госпиталя откопали некоторые медикаменты и он сможет ампутировать ногу. Это был последний шанс на спасение жизни.
После ампутации я несколько дней не приходил в сознание. В те дни в операционной дежурила замечательная медсестра Аня Каменева, которая тоже как могла боролась за наши жизни. Во время ее короткого отсутствия санитары сочли меня мертвым, положили на носилки и понесли во двор, где трупы складывались в штабеля, а ночью вывозились в расположенный неподалеку овраг. Но и на этот раз судьба даровала мне жизнь. Санитаров встретила Аня, она узнала меня и потребовала поставить носилки. Сама побежала к Ивану Кузьмичу, который немедленно явился и по едва уловимому пульсу установил слабые признаки жизни. Он велел вернуть меня в палату, где–то достал медикаменты, сам ввел подкожно лекарства.
Только 22 сентября я впервые после операции открыл глаза. Аня сохранила мои порции хлеба, вероятно и свои, сделала затирку и накормила меня.
Вскоре не стало Ивана Кузьмича, его куда–то увезли, а также и многих медицинских сестер, в том числе и Аню. Спасаясь от верной гибели, некоторые врачи, фельдшеры и медсестра Шумская бежали, а мы, раненые, остались умирать медленной мучительной смертью.
К марту 1942 года из 12 тысяч тяжелораненых бойцов и командиров в концлагере осталось в живых не более ста человек. Лагерь немцы ликвидировали, а оставшихся раненых перевезли в другой лагерь, под Бяла–Подляску...»

Владимир Фурсов без ноги прошел через немецкие лагеря и каким–то чудом сумел выжить. В середине сороковых он наконец добрался домой.
А дома его считали погибшим. В тот день мать пришла на вокзал встречать младшего сына — Владимирова брата. Но так случилось, что тот поезд на полчаса опоздал, а пришел другой, на котором приехал Фурсов. Увидев Володю с подвязанной штаниной, мать рухнула без чувств.
Фурсов преодолел свое увечье, не раскис, поднялся, налег на учебу и стал профессором Алма–Атинского университета.
Все годы он носил в сердце память о своих спасителях и был безмерно счастлив известию, что Иван Кузьмич жив и заведует больницей в подмосковном Ногатине.
Потом была длинная переписка и наконец случай вырваться в командировку в Москву.
«Трудно описать, с каким чувством и трепетом я подошел к двери и нажал кнопку звонка, — вспоминал Владимир Иванович. — Я не мог представить себе нашу встречу».
Дверь открыла женщина с грустным лицом. Фурсов назвался.
Они вошли в комнату, где никого не было. Женщина сказала: «Вот здесь он жил» — и заплакала.
Иван Маховенко умер всего за месяц до этой несостоявшейся встречи.
Другого дорогого человека — Аню Каменеву — спасенному узнику «Ревира» разыскать тоже не удалось.
Фотокорреспондент Михаил Ананьин, бывший партизан, и сам потерял на войне стопу. Ему лучше чем кому бы то ни было понятны чувства человека на костыле, приникшего к бетонной руине...
Камни на снимке — предположительно развалины порохового погреба, находившегося напротив участка кольцевой казармы 44–го стрелкового полка по другую сторону рукава Мухавца на территории Кобринского укрепления.
 
16832016.jpg

Одна из самых известных фотографий Второй мировой войны. Плачущий 15-летний немецкий зенитчик Ганс Георг Хенке, взятый в плен армией США в немецком городе Рехтенбак.
 
Назад
Сверху Снизу