Мистаарвим (Шимшон, Дувдеван, ЯМАС)
- Автор темы Очкарик
- Дата начала
еше один грустныи пример тому, как армия всецело зависит от полити4еских игр. "мирныи процесс" --шимшон распустили,теперь,видать,понадобилси... грустно все ето те кто служил в то время навернка помнит как в армии восприняли решение о роспуске однои из самых лу4шuх 4астеи.
вообше то конечно ничего плохого нет в том что армия подчиняется правительству, мы же нормальна страна, по краинеи мере стремимся быть такои.. только надо ценить то что у тебя есть, а не разбрасыватся .сколько первоклассных офицеров,прапоров,после роспуска остались "за кормои",без работы,т.к. были лишними кадрами..скажете:"политические реалии"? больше напоминает историю с цадалем, только тут уже речь о нашем брате...
вообше то конечно ничего плохого нет в том что армия подчиняется правительству, мы же нормальна страна, по краинеи мере стремимся быть такои.. только надо ценить то что у тебя есть, а не разбрасыватся .сколько первоклассных офицеров,прапоров,после роспуска остались "за кормои",без работы,т.к. были лишними кадрами..скажете:"политические реалии"? больше напоминает историю с цадалем, только тут уже речь о нашем брате...
О планах воскрешения "Шимшон" писала газета "Бамахане hа-Шавуа" ещё несколько месяцев назад. Кем она будет укомплектована там не писалось.
Вполне может быть, что резервистов старого "Шимшон" (опыт действия в Газе) разбавят выходцами из "Дувдеван".
Это очень интересно! Ведь старый "Шимшон" действовал в Газе и был расформирован когда Газу отдали. "Дувдеван" как был в Иудее с Самарией, так там и остался. Если бы "Дувдеван" не справлялся, его бы увеличили и дали бы им резервистов из "Шимшона" (старого, естественно. Я тоже "резервист из Шимшона", но уже не того 
). А создание еще одного подразделения может означать возврат к активной деятельности в Газе. Как этот спецназ назовут - тоже интересный вопрос, если у нынешнего "Шимшона" будут отбирать название, последствия могут быть от полной потери мотивации 
до просто бунта ![]:)](/fora/styles/default/xenforo/smilies/smilies_new/evilgreen.png "Evil ]:)")
.
). А создание еще одного подразделения может означать возврат к активной деятельности в Газе. Как этот спецназ назовут - тоже интересный вопрос, если у нынешнего "Шимшона" будут отбирать название, последствия могут быть от полной потери мотивации до просто бунта ."Дувдеван": какой он есть
В штабе "Дувдевана" на самом видном месте выгравированы имена погибших бойцов. За 15 лет своего существования подразделение потеряло тринадцать бойцов. Ни один из них не был сражен вражеской пулей. Все погибли по вине роковой случайности. Или - как пишут в официальных отчетах - в результате несчастного случая. Да, да, именно так, аварии случаются не только на дорогах, бывают они и на войне. На той, тайной, которую, рискуя собой, ведут эти крепкие ребята, пожалуй, их не избежать.
С января подразделение провело не менее 90 операций в Иудее и Самарии, задержало 135 террористов, среди которых 9 были потенциальными самоубийцами. Однако об удачах этих ребят мы знаем только в общих чертах. Газеты не пишут о том, как они выслеживают преступников, порой в последний момент предотвращают кровопролитие. Эта информация секретна и огласке не подлежит. Вот и выходит, что о "Дувдеване" говорят в полный голос, только если случается беда.
В июне умер сержант Рои Дрор; как показала экспертиза, он скончался от обезвоживания. Двумя месяцами позже от физических перегрузок скончался Эхуд Шнеор. В августе трое бойцов "Дувдевана" во время операции по задержанию террориста в деревне Асмалие погибли от пуль своих же товарищей. Тогда же, в августе, три командира ''Дувдевана" были удостоены наград за храбрость, проявленную на поле боя, в экстремальных условиях. Я с ними встретилась и вот что от них услышала. Предлагаю вашему вниманию три монолога молодых ребят, командиров, находящихся на передовой. Они служат в спецподразделении и потому не могут назвать своих имен.
Капитан М. (25), командовал оперативным отрядом в спецподразделении "Дувдеван", где прослужил 6 лет, участвовал в 115 операциях. Сейчас служит в десантных частях, но собирается вернуться в "Дувдеван".
- Мой отец фермер, он нанимал на работу палестинцев. Когда я был мальчишкой, мне было интересно понять, что происходит в их головах. Я часто беседовал с ними, пытался разобраться, какими они видят нас, как к нам относятся. Быть может, эти эксперименты впоследствии и побудили меня податься в "Дувдеван".
Большинство людей, даже если задумываются о том, как функционирует спецподразделение, все равно очень смутно себе это представляют. А поделиться тем, что знаешь, нельзя. Ни с кем - ни с друзьями, ни с родителями. Все, что с тобой происходит, огласке не подлежит, потому что это секретная информация. А посему переживания нужно загнать куда-нибудь поглубже, на самое дно души, излучать уверенность и силу. Всюду - и дома, и в армии. Это нелегко. Нет, меня не мучают сомнения, я знаю, что делаю необходимую работу, что иначе нельзя. Но убить человека непросто, даже если знаешь, что он террорист и руки у него по локоть в крови. Допустим, ты получаешь команду: стрелять только в случае опасности. Но ведь возможностей всего две: либо ты выстрелишь, либо выстрелят в тебя. Мы недавно с ребятами говорили на эту тему и пришли к такому выводу: мы нормальные люди, оказавшиеся в ненормальных условиях. Когда проводилась операция в Асмалие, я учился на офицерских курсах и специально приехал, чтобы принять в ней участие. Я первым поднялся на крышу, первым обнаружил убитых и сразу сообразил, что произошло. Собственно, догадаться не составляло труда. По почерку было видно, что стреляли не террористы. Наши снайперы не промахиваются. Хотя в данном случае самое лучшее, что они могли сделать - так это промазать. Я пытался спасти хоть кого-то из раненых. Но, увы, прибывший вскоре врач констатировал смерть во всех трех случаях. По окончании курса я должен был заменить командира отряда снайперов, которые тогда открыли огонь. Но мне пришлось вступить в должность раньше, так как прежнего командира уволили. Мне нужно было поддержать этих ребят. Я понимал, что делается у них на душе: уложить наповал своих, от этого можно сорваться с катушек, сойти с ума. Как жить после этого? Помню, перед вступлением в должность я ночь напролет думал, что сказать им, с чего начать, но ничего путного не приходило на ум. СМИ нас форменным образом уничтожили. Я признаю, что "Дувдеван" провалил ту операцию, да, случилось несчастье. Но бойцы чувствовали себя буквально раздавленными оттого, что из-за этого промаха перечеркнули все остальное. Требовали расформировать "Дувдеван" и отправить нас всех по домам. Раньше я регулярно читал газеты, а с тех пор как нас с такой жестокостью растоптали, у меня отпала охота их открывать. Мне было трудно потому, что меня раздирали противоречия. С одной стороны, я не мог простить снайперам того, что они допустили чудовищную ошибку, с другой - понимал, что мой долг их защищать. Ведь они стали моими солдатами. А подчиненный, даже если он заслуживает карцера, все равно остается под твоей опекой. Ты можешь наказать его, посадить на сколько-то суток, но ты же и отправишься проведать его в тюрьме. Я знал, что этим троим парням, которые открыли огонь, не у кого искать поддержки, у них дома никто не знал, что стреляли они. Вместе с тем, я провел порядком времени с родственниками погибших. Они хотели знать все в малейших деталях - что я увидел в тот момент, когда поднялся на крышу. А на базе меня поджидали те трое, которые открыли огонь. Многие не могли простить им ошибки, я сам не мог их простить.
Да, мы люди, мы ошибаемся и порой не умеем прощать. Когда я смотрю на убитого террориста, думаю о его матери. Порой при обыске обнаруживаешь в кармане у мертвеца фотографию, пачку сигарет, зажигалку - и непреодолимая пропасть, мгновение назад разделявшая тебя и этого человека, которого ты вынужден был убить, вдруг исчезает. Ты понимаешь, что у него было имя, он чем-то жил, а если бы судьба распорядилась иначе, на его месте мог бы оказаться кто-то из твоих солдат или ты сам. В этот момент ты чувствуешь кожей, как мимолетна жизнь.
Я командовал 115-ю операциями. За несколько минут до старта наступает особое, приподнятое состояние. Думаю, нечто схожее испытывает режиссер перед премьерой. Через несколько дней после линча в Рамалле мой отряд получил задание задержать одного из убийц - того, который высунулся из окна и размахивал над толпой окровавленными руками. Нам сообщили, что он скрывается в деревне Бейт-Ликия. Мне приходилось там бывать, и не раз. Живописное место, и голос у тамошнего муллы вполне приятный, он возносит молитвы в приемлемой для слуха тональности. Я рассказал об этом бойцам, а потом попытался донести до них одну нехитрую мысль, - тот убийца, которого нам поручено задержать, мне нужен живым. Боец ЦАХАЛа не может опуститься до самосуда, до мести. Хотя, конечно, мы могли его и убить. Именно поэтому перед стартом я призывал своих бойцов к сдержанности. Для верности даже припугнул их, чтобы не тронули террориста пальцем.
Мне не однажды приходилось отпускать захваченных террористов. Так поступают в тех случаях, если пленный получил тяжелые ранения и до израильской больницы может не дотянуть. Тогда его доставляют в ближайшую палестинскую, а это все равно что отпустить на свободу. Поймать террориста вторично бывает гораздо труднее. Порой это и вовсе не удается. Как-то нам нужно было арестовать террориста. Мы вошли в деревню на рассвете, в каком доме он скрывается, нам было известно. Короче, мы застали его врасплох. Дверь нам открыл хозяин, а беглец, чьи фотографии накануне были напечатаны во всех газетах, вдруг появился за его спиной. Он был высоким, худым, смуглым, в белой рубашке, светлых джинсах и шлепанцах на босу ногу. Я мог пристрелить его на месте, с полным основанием, потому что грехов за ним числилось порядком. Но я предпочел вести с ним беседу. Спросил, как его зовут, хотя отлично это знал, и кто он такой. Он представился студентом-историком. Я спросил его, какую историю он учит - арабскую или еврейскую. Он ответил, что изучает арабскую историю. Я сказал, что ничьей историей пренебрегать не стоит, и добавил, что мы, евреи, не пренебрегаем арабской. Он ответил: "Это ваша проблема". "Нет, это твоя проблема, - сказал я ему, - Потому что если бы ты изучал нашу историю, то знал бы, что мы ничего никому не прощаем, у нас очень-очень хорошая память". Он бросил на меня исподлобья взгляд - острый как нож, и я прекратил разговор, потому что достиг желаемого эффекта.
Я иногда пытаюсь представить себе, что бы почувствовал, если бы в моем доме произвели обыск. Вломиться к кому-то в дом и перевернуть его вверх дном - это тяжелая и неблагодарная работа. Мы стараемся складывать вещи аккуратно, но у нас это плохо получается, и женщины смотрят на нас с ненавистью. Особенно не по себе становится, когда устроил в доме форменный погром и ничего не нашел. Когда уходишь, даже оглядываться неловко, ощущаешь себя эдаким варваром.
Старые друзья говорят, что служба в "Дувдеване" изменила меня до неузнаваемости. Я так не считаю. По-моему, я остался прежним, разве что немного повзрослел, да и взгляды на жизнь у меня изменились. И все же, наверное, со стороны видней. Говорят, я стал жестче, напористее. Говорят, раньше я не смотрел на людей испытующе, не заглядывал им прямо в глаза, не задавал так много вопросов. Действительно, когда-то я не придавал значения деталям, другое дело - теперь, когда на своей шкуре прочувствовал, что почти все происходящее в жизни зависит от них. К слову, такое же впечатление я произвожу и на незнакомых людей. Во время операции "Защитная стена" я был в отпуске за границей. После шести лет непрерывной службы в спецназе мне надо было немного развеяться. Вот я и решил попутешествовать по Азии - собрал рюкзак и отправился в Таиланд и в Непал. Я добросовестно пытался расслабиться, сбросить напряжение, стать как все, но это у меня плохо выходило. В Непале в последнее время разгулялся террор. Так там я со дня приезда почувствовал себя в родной стихии. Вроде ничего не происходит, но угроза витает в воздухе - это мне было знакомо. Однажды наш автобус неожиданно остановился, сообщили, что на дороге - взрывное устройство. Туристы перепугались, сгрудились в кучу, а я, наоборот, даже взбодрился. В голове у меня пронеслось: "От этого мне никуда не деться!" Я вышел из автобуса, подошел к бомбе и обезвредил ее. Проделал все это механически. Обычная работа - мне это было совсем не сложно. И знаете: в тот момент, когда опасность миновала, мне стало хорошо на душе. Быть может, оттого, что я в состоянии защитить беспомощных людей, что обладаю навыками, без которых в нашем безумном мире, к сожалению, не обойтись.
Капитан А. (24), командует оперативным отрядом подразделения "Дувдеван", за минувшие 14 месяцев провел 62 операции. Через месяц уходит в неоплачиваемый отпуск. Собирается изучать юриспруденцию или журналистику.
- Мы боремся с террором. В нашем деле, как и в любом другом, желательно понимать, чем руководствуется противоположная сторона. Однако понять палестинцев трудно. Я, как ни стараюсь, не могу понять, что побуждает террориста оказывать сопротивление при задержании, когда он находится в своем доме. Он затевает перестрелку, подвергает опасности, своих близких, хотя ему угрожает не более чем тюрьма. Однажды террорист, которого мы должны были задержать, выбежал из дома, подбадривая себя неистовыми криками, и открыл беспорядочную пальбу. Он задел одного из наших ребят, попал в гранату, которая только благодаря чуду не взорвалась. Нам пришлось его застрелить. Он просто не оставил нам иного выхода. А когда стрельба стихла, из дома вышел его отец, он опустился на землю рядом с телом сына и безутешно заплакал. Мы стояли в двух метрах от него, но он нас не замечал. Он любил своего сына, хоть тот и был убийцей, террористом, сволочью. Но для него это не имело значения. Он любил его так же, как любят нас наши отцы.
Через полтора месяца я закончу военную службу, вернусь к нормальной жизни. Наверное, служба в "Дувдеване" меня изменила. Я стал бдительнее, наблюдательнее, возможно, замечаю то, что другие люди упускают из виду. Но это не облегчает мне жизнь. Я настроен куда более пессимистично, чем раньше, потому что отлично сознаю, какая пропасть разделяет нас и их. Недавно мы задержали террориста, которым двигала месть. Его семья погибла под обстрелом из танковых орудий. Снаряд по ошиб-ке попал в машину, в которой на-ходились близкие террориста. Одна-ко это не оправдывает того, что он отправлял на тот свет ни в чем не повинных .людей только потому, что они - израильтяне.
Сегодня "Дувдеван" обладает го-раздо большими возможностями, чем раньше. Недавно в Рамалле мы провели операцию, требовавшую специальной подготовки. Нам нужно было арестовать человека, находив-шегося на третьем этаже админист-ративного здания, и сделать это так, чтобы он не смог оказать сопротив-ления, подвергнуть опасности не-винных людей. Мы впервые столкну-лись с такой задачей и отлично справились с ней. Когда нужно дей-ствовать в многолюдных местах, лучше всего быть как можно более незаметным. Однако если ты изо-бражаешь палестинца, ты вдвойне уязвим. С одной стороны - тебя мо-жет разоблачить противник, а с другой - случалось, что и солдаты ЦАХАЛа открывали по нам огонь. Для меня, самой тяжелой травмой явилась гибель Эяля Вайса. Поте-рять такого командира - это почти то же самое, что потерять отца. Я был на расстоянии метра от Эяля, когда его накрыла стена... Нам нужно было задержать Ажасера Радада, террорист скрывался в подземелье большого дома. Обнаружить нам его не удалось, и Эяль приказал разрушить здание бульдозерами. Машины работали, террорист не по-давал признаков жизни. Мы обыска-ли развалины, обнаружили следы его пребывания, а он сам - словно сквозь землю провалился. Эяль ве-лел вновь включить бульдозеры, но тут раздалась стрельба и террорист вышел из своего укрытия с подня-тыми руками. Операция по сути бы-ла закончена. Мы могли отправлять-ся. Но Эяль хотел убедиться, что в укрытии больше никого не осталось. Он приблизился к зданию, и в этот момент обрушилась стена. Она упа-ла прямо на него. Попытки спасти командира не оказались тщетными. Никогда не забуду, как его извлек-ли из-под обломков, уложили на но-силки, поставили их в машину. Для нас места не осталось и мы возвра-щались пешком. Мне казалось, что мы шли целую вечность.
Незадолго до трагической гибели тринадцати резервистов нас доставили в Дженин. Я бывал во всех лагерях беженцев и могу сказать вам, что во время операции "Защитная стена" жители Дженина проявляли агрессивность сверх обычного. Мы переходили от дома к дому, выкликали на улицу мужчин. Один из них, его звали Зиад, держался не так враждебно, как другие. Мы с ним разговорились. Он рассказал, что 15 лет работал в Хайфе, а теперь ситуация - хуже некуда: ни работы, ни денег. Нам было приказано расположиться вместе с этими мужчинами в одном из пустовавших домов и не выпускать их из поля зрения. Так, бок о бок, мы провели порядком времени: ели одно и то же, на глазах друг у друга справляли нужду. Для бесед у нас было много часов. Когда пришло время сворачивать лагерь, я попросил Зиада и других мужчин, чтобы вывели из домов свои семьи. "Все вышли?" - спросил я Зиада. "Тетя осталась в доме" - последовал ответ. "Так выведи и ее". - "Не могу, - сказал Зиад, - Она мертва". - "Что случилось?" - "Ракета, выпушенная с вертолета, попала в ее домик - на крыше". Мне нечего было ответить Зиаду. Да, мы находились в лагере беженцев, в разгар военных действий. Да, на войне как на войне - за все приходится платить. Но он бы не принял этого объяснения, ведь умерла его тетя. Я хочу остановиться на этом моменте. Когда все заканчивается, семьям приказывают выходить из домов, это необходимо, потому что в домах могут скрываться террористы. Ты командуешь: "Руки вверх" - ведь мужчины могут быть вооружены. Но команду выполняют все - и женщины, и дети. Это всегда нелегкое зрелище. В Дженине палестинцы выходили из домов с импровизированными белыми флагами. Женщины несли на палках простыни или белые рубашки. Они развевались на ветру. Я скомандовал, чтобы дети опустили руки. Но они то ли не расслышали, то ли были напуганы до того, что судорожно сжав их в кулаки, подняли еще выше. Многие дома были разрушены, улицы, снесенные бульдозерами, скорее походили на болота. Мы стояли по колено в грязи. А большинство палестинцев вышли на улицу босиком. Они месили грязь босыми ногами и смотреть на это было невыносимо. "Там, за углом я видел склад обуви, - шепнул мне помощник. - Разрешите принести?" Вскоре мои солдаты раздавали населению обувь. Палестинцы благодарили, должно быть, потому, что мы сами тоже стояли по колено в грязи. Однако женщины и в этот момент не выпускали из рук палок с белыми тряпками... Я думал о том, что происходит нечто сюрреалистическое. Однако во мне не зародилось и тени сомнения. Я знал, что мы должны были войти в Дженин. Как бы все ни было нелепо, у нас не было иного выхода. Когда случается теракт, я сразу мысленно прикидываю, в какой из палестинских деревень нам предстоит коротать нынешнюю ночь.
Мы видим свой долг в том, чтобы верой и правдой служить отечеству. Но порой и мы совершаем ошибки и, по-моему заслуживаем снисхождения. Никогда нельзя рубить с плеча. А у нас только так и поступают. Произошел несчастный случай в Асмалие - и нам бросают в лицо: "Вы не нужны!" По какому праву? Ведь люди, которые предъявляли нам обвинения, даже не знают толком, как мы живем, чем дышим, что делаем! Если хотите знать, я решил уйти из подразделения, потому что чувствую себя как выжатый лимон. Я устал.
Капитан Д. (24), десять месяцев командует спецотрядом, провел 66 операций, среди них - задержание одного из главарей ''Танзима" Маруана Баргути.
- Чтобы заниматься оперативной работой, нужно держать себя в форме. В твоей памяти сохраняются эпизоды каких-то событий, лица людей, даже запахи. Однако ты не можешь допустить, чтобы видения прошлого нарушали твое душевное равновесие. Ты не можешь позволить чтобы кто-либо или что-либо выбило тебя из колеи. Когда во время обысков или задержаний женщины обращаются ко мне, я не реагирую. ПУСТЬ говорят. Отвечать, объяснять, проводить пропаганду - не входит в мои обязанности. У меня и так достаточно сложная работа. Я предпочитаю молчать. Как-то мы задержали террориста, женатого на уроженке Германии. Она все допытывалась, почему мы его уводим, зачем проявляем жестокость, а я не отвечал. Я всегда стараюсь сосредоточиться на выполнении порученной мне задачи. Хотя в любой ситуации следует оставаться людьми. Я стараюсь не одевать на отца наручники, когда рядом его ребенок. Стараюсь успокоить родителей, которые переживают за своих сыновей. Тем не менее, я отлично представляю себе, что они обо мне думают, равно как и то, что с этим ничего не поделать нельзя - мой долг пресекать террор, а их право - меня ненавидеть.
В тот день, когда погибли 13 резервистов в Дженине, я первым вошел в этот дом. Мне никогда прежде не доводилось видеть трупы наших солдат. А тут я увидел среди развалин здания два распростертых тела, и подумал, что всего несколько часов назад эти люди были полны жизни. Я никому не рассказывал, что командовал операцией по задержанию Баргути. Даже родители мои об этом не знают. Перед операцией всегда волнуешься: а вдруг тот, кого надо задержать, сбежит, или пострадает кто-нибудь из команды. В случае Баргути ответственность была выше, чем обычно. Однако операция прошла гладко. Баргути вышел к нам с поднятыми руками. У него был испуганный вид.
Когда идешь арестовывать террориста, всегда готовишься встретить парня убийцу, который окажет сопротивление. Иногда так и бывает, но в большинстве случаев натыкаешься на безмозглых мальчишек и насмерть перепуганных мужчин, даже отдаленно не похожих на драконов о трех головах. И тогда еще больше не понимаешь, почему так.
Хен Кутас-Бар, "Маарив" ("Луч", Израиль)
В штабе "Дувдевана" на самом видном месте выгравированы имена погибших бойцов. За 15 лет своего существования подразделение потеряло тринадцать бойцов. Ни один из них не был сражен вражеской пулей. Все погибли по вине роковой случайности. Или - как пишут в официальных отчетах - в результате несчастного случая. Да, да, именно так, аварии случаются не только на дорогах, бывают они и на войне. На той, тайной, которую, рискуя собой, ведут эти крепкие ребята, пожалуй, их не избежать.
С января подразделение провело не менее 90 операций в Иудее и Самарии, задержало 135 террористов, среди которых 9 были потенциальными самоубийцами. Однако об удачах этих ребят мы знаем только в общих чертах. Газеты не пишут о том, как они выслеживают преступников, порой в последний момент предотвращают кровопролитие. Эта информация секретна и огласке не подлежит. Вот и выходит, что о "Дувдеване" говорят в полный голос, только если случается беда.
В июне умер сержант Рои Дрор; как показала экспертиза, он скончался от обезвоживания. Двумя месяцами позже от физических перегрузок скончался Эхуд Шнеор. В августе трое бойцов "Дувдевана" во время операции по задержанию террориста в деревне Асмалие погибли от пуль своих же товарищей. Тогда же, в августе, три командира ''Дувдевана" были удостоены наград за храбрость, проявленную на поле боя, в экстремальных условиях. Я с ними встретилась и вот что от них услышала. Предлагаю вашему вниманию три монолога молодых ребят, командиров, находящихся на передовой. Они служат в спецподразделении и потому не могут назвать своих имен.
Капитан М. (25), командовал оперативным отрядом в спецподразделении "Дувдеван", где прослужил 6 лет, участвовал в 115 операциях. Сейчас служит в десантных частях, но собирается вернуться в "Дувдеван".
- Мой отец фермер, он нанимал на работу палестинцев. Когда я был мальчишкой, мне было интересно понять, что происходит в их головах. Я часто беседовал с ними, пытался разобраться, какими они видят нас, как к нам относятся. Быть может, эти эксперименты впоследствии и побудили меня податься в "Дувдеван".
Большинство людей, даже если задумываются о том, как функционирует спецподразделение, все равно очень смутно себе это представляют. А поделиться тем, что знаешь, нельзя. Ни с кем - ни с друзьями, ни с родителями. Все, что с тобой происходит, огласке не подлежит, потому что это секретная информация. А посему переживания нужно загнать куда-нибудь поглубже, на самое дно души, излучать уверенность и силу. Всюду - и дома, и в армии. Это нелегко. Нет, меня не мучают сомнения, я знаю, что делаю необходимую работу, что иначе нельзя. Но убить человека непросто, даже если знаешь, что он террорист и руки у него по локоть в крови. Допустим, ты получаешь команду: стрелять только в случае опасности. Но ведь возможностей всего две: либо ты выстрелишь, либо выстрелят в тебя. Мы недавно с ребятами говорили на эту тему и пришли к такому выводу: мы нормальные люди, оказавшиеся в ненормальных условиях. Когда проводилась операция в Асмалие, я учился на офицерских курсах и специально приехал, чтобы принять в ней участие. Я первым поднялся на крышу, первым обнаружил убитых и сразу сообразил, что произошло. Собственно, догадаться не составляло труда. По почерку было видно, что стреляли не террористы. Наши снайперы не промахиваются. Хотя в данном случае самое лучшее, что они могли сделать - так это промазать. Я пытался спасти хоть кого-то из раненых. Но, увы, прибывший вскоре врач констатировал смерть во всех трех случаях. По окончании курса я должен был заменить командира отряда снайперов, которые тогда открыли огонь. Но мне пришлось вступить в должность раньше, так как прежнего командира уволили. Мне нужно было поддержать этих ребят. Я понимал, что делается у них на душе: уложить наповал своих, от этого можно сорваться с катушек, сойти с ума. Как жить после этого? Помню, перед вступлением в должность я ночь напролет думал, что сказать им, с чего начать, но ничего путного не приходило на ум. СМИ нас форменным образом уничтожили. Я признаю, что "Дувдеван" провалил ту операцию, да, случилось несчастье. Но бойцы чувствовали себя буквально раздавленными оттого, что из-за этого промаха перечеркнули все остальное. Требовали расформировать "Дувдеван" и отправить нас всех по домам. Раньше я регулярно читал газеты, а с тех пор как нас с такой жестокостью растоптали, у меня отпала охота их открывать. Мне было трудно потому, что меня раздирали противоречия. С одной стороны, я не мог простить снайперам того, что они допустили чудовищную ошибку, с другой - понимал, что мой долг их защищать. Ведь они стали моими солдатами. А подчиненный, даже если он заслуживает карцера, все равно остается под твоей опекой. Ты можешь наказать его, посадить на сколько-то суток, но ты же и отправишься проведать его в тюрьме. Я знал, что этим троим парням, которые открыли огонь, не у кого искать поддержки, у них дома никто не знал, что стреляли они. Вместе с тем, я провел порядком времени с родственниками погибших. Они хотели знать все в малейших деталях - что я увидел в тот момент, когда поднялся на крышу. А на базе меня поджидали те трое, которые открыли огонь. Многие не могли простить им ошибки, я сам не мог их простить.
Да, мы люди, мы ошибаемся и порой не умеем прощать. Когда я смотрю на убитого террориста, думаю о его матери. Порой при обыске обнаруживаешь в кармане у мертвеца фотографию, пачку сигарет, зажигалку - и непреодолимая пропасть, мгновение назад разделявшая тебя и этого человека, которого ты вынужден был убить, вдруг исчезает. Ты понимаешь, что у него было имя, он чем-то жил, а если бы судьба распорядилась иначе, на его месте мог бы оказаться кто-то из твоих солдат или ты сам. В этот момент ты чувствуешь кожей, как мимолетна жизнь.
Я командовал 115-ю операциями. За несколько минут до старта наступает особое, приподнятое состояние. Думаю, нечто схожее испытывает режиссер перед премьерой. Через несколько дней после линча в Рамалле мой отряд получил задание задержать одного из убийц - того, который высунулся из окна и размахивал над толпой окровавленными руками. Нам сообщили, что он скрывается в деревне Бейт-Ликия. Мне приходилось там бывать, и не раз. Живописное место, и голос у тамошнего муллы вполне приятный, он возносит молитвы в приемлемой для слуха тональности. Я рассказал об этом бойцам, а потом попытался донести до них одну нехитрую мысль, - тот убийца, которого нам поручено задержать, мне нужен живым. Боец ЦАХАЛа не может опуститься до самосуда, до мести. Хотя, конечно, мы могли его и убить. Именно поэтому перед стартом я призывал своих бойцов к сдержанности. Для верности даже припугнул их, чтобы не тронули террориста пальцем.
Мне не однажды приходилось отпускать захваченных террористов. Так поступают в тех случаях, если пленный получил тяжелые ранения и до израильской больницы может не дотянуть. Тогда его доставляют в ближайшую палестинскую, а это все равно что отпустить на свободу. Поймать террориста вторично бывает гораздо труднее. Порой это и вовсе не удается. Как-то нам нужно было арестовать террориста. Мы вошли в деревню на рассвете, в каком доме он скрывается, нам было известно. Короче, мы застали его врасплох. Дверь нам открыл хозяин, а беглец, чьи фотографии накануне были напечатаны во всех газетах, вдруг появился за его спиной. Он был высоким, худым, смуглым, в белой рубашке, светлых джинсах и шлепанцах на босу ногу. Я мог пристрелить его на месте, с полным основанием, потому что грехов за ним числилось порядком. Но я предпочел вести с ним беседу. Спросил, как его зовут, хотя отлично это знал, и кто он такой. Он представился студентом-историком. Я спросил его, какую историю он учит - арабскую или еврейскую. Он ответил, что изучает арабскую историю. Я сказал, что ничьей историей пренебрегать не стоит, и добавил, что мы, евреи, не пренебрегаем арабской. Он ответил: "Это ваша проблема". "Нет, это твоя проблема, - сказал я ему, - Потому что если бы ты изучал нашу историю, то знал бы, что мы ничего никому не прощаем, у нас очень-очень хорошая память". Он бросил на меня исподлобья взгляд - острый как нож, и я прекратил разговор, потому что достиг желаемого эффекта.
Я иногда пытаюсь представить себе, что бы почувствовал, если бы в моем доме произвели обыск. Вломиться к кому-то в дом и перевернуть его вверх дном - это тяжелая и неблагодарная работа. Мы стараемся складывать вещи аккуратно, но у нас это плохо получается, и женщины смотрят на нас с ненавистью. Особенно не по себе становится, когда устроил в доме форменный погром и ничего не нашел. Когда уходишь, даже оглядываться неловко, ощущаешь себя эдаким варваром.
Старые друзья говорят, что служба в "Дувдеване" изменила меня до неузнаваемости. Я так не считаю. По-моему, я остался прежним, разве что немного повзрослел, да и взгляды на жизнь у меня изменились. И все же, наверное, со стороны видней. Говорят, я стал жестче, напористее. Говорят, раньше я не смотрел на людей испытующе, не заглядывал им прямо в глаза, не задавал так много вопросов. Действительно, когда-то я не придавал значения деталям, другое дело - теперь, когда на своей шкуре прочувствовал, что почти все происходящее в жизни зависит от них. К слову, такое же впечатление я произвожу и на незнакомых людей. Во время операции "Защитная стена" я был в отпуске за границей. После шести лет непрерывной службы в спецназе мне надо было немного развеяться. Вот я и решил попутешествовать по Азии - собрал рюкзак и отправился в Таиланд и в Непал. Я добросовестно пытался расслабиться, сбросить напряжение, стать как все, но это у меня плохо выходило. В Непале в последнее время разгулялся террор. Так там я со дня приезда почувствовал себя в родной стихии. Вроде ничего не происходит, но угроза витает в воздухе - это мне было знакомо. Однажды наш автобус неожиданно остановился, сообщили, что на дороге - взрывное устройство. Туристы перепугались, сгрудились в кучу, а я, наоборот, даже взбодрился. В голове у меня пронеслось: "От этого мне никуда не деться!" Я вышел из автобуса, подошел к бомбе и обезвредил ее. Проделал все это механически. Обычная работа - мне это было совсем не сложно. И знаете: в тот момент, когда опасность миновала, мне стало хорошо на душе. Быть может, оттого, что я в состоянии защитить беспомощных людей, что обладаю навыками, без которых в нашем безумном мире, к сожалению, не обойтись.
Капитан А. (24), командует оперативным отрядом подразделения "Дувдеван", за минувшие 14 месяцев провел 62 операции. Через месяц уходит в неоплачиваемый отпуск. Собирается изучать юриспруденцию или журналистику.
- Мы боремся с террором. В нашем деле, как и в любом другом, желательно понимать, чем руководствуется противоположная сторона. Однако понять палестинцев трудно. Я, как ни стараюсь, не могу понять, что побуждает террориста оказывать сопротивление при задержании, когда он находится в своем доме. Он затевает перестрелку, подвергает опасности, своих близких, хотя ему угрожает не более чем тюрьма. Однажды террорист, которого мы должны были задержать, выбежал из дома, подбадривая себя неистовыми криками, и открыл беспорядочную пальбу. Он задел одного из наших ребят, попал в гранату, которая только благодаря чуду не взорвалась. Нам пришлось его застрелить. Он просто не оставил нам иного выхода. А когда стрельба стихла, из дома вышел его отец, он опустился на землю рядом с телом сына и безутешно заплакал. Мы стояли в двух метрах от него, но он нас не замечал. Он любил своего сына, хоть тот и был убийцей, террористом, сволочью. Но для него это не имело значения. Он любил его так же, как любят нас наши отцы.
Через полтора месяца я закончу военную службу, вернусь к нормальной жизни. Наверное, служба в "Дувдеване" меня изменила. Я стал бдительнее, наблюдательнее, возможно, замечаю то, что другие люди упускают из виду. Но это не облегчает мне жизнь. Я настроен куда более пессимистично, чем раньше, потому что отлично сознаю, какая пропасть разделяет нас и их. Недавно мы задержали террориста, которым двигала месть. Его семья погибла под обстрелом из танковых орудий. Снаряд по ошиб-ке попал в машину, в которой на-ходились близкие террориста. Одна-ко это не оправдывает того, что он отправлял на тот свет ни в чем не повинных .людей только потому, что они - израильтяне.
Сегодня "Дувдеван" обладает го-раздо большими возможностями, чем раньше. Недавно в Рамалле мы провели операцию, требовавшую специальной подготовки. Нам нужно было арестовать человека, находив-шегося на третьем этаже админист-ративного здания, и сделать это так, чтобы он не смог оказать сопротив-ления, подвергнуть опасности не-винных людей. Мы впервые столкну-лись с такой задачей и отлично справились с ней. Когда нужно дей-ствовать в многолюдных местах, лучше всего быть как можно более незаметным. Однако если ты изо-бражаешь палестинца, ты вдвойне уязвим. С одной стороны - тебя мо-жет разоблачить противник, а с другой - случалось, что и солдаты ЦАХАЛа открывали по нам огонь. Для меня, самой тяжелой травмой явилась гибель Эяля Вайса. Поте-рять такого командира - это почти то же самое, что потерять отца. Я был на расстоянии метра от Эяля, когда его накрыла стена... Нам нужно было задержать Ажасера Радада, террорист скрывался в подземелье большого дома. Обнаружить нам его не удалось, и Эяль приказал разрушить здание бульдозерами. Машины работали, террорист не по-давал признаков жизни. Мы обыска-ли развалины, обнаружили следы его пребывания, а он сам - словно сквозь землю провалился. Эяль ве-лел вновь включить бульдозеры, но тут раздалась стрельба и террорист вышел из своего укрытия с подня-тыми руками. Операция по сути бы-ла закончена. Мы могли отправлять-ся. Но Эяль хотел убедиться, что в укрытии больше никого не осталось. Он приблизился к зданию, и в этот момент обрушилась стена. Она упа-ла прямо на него. Попытки спасти командира не оказались тщетными. Никогда не забуду, как его извлек-ли из-под обломков, уложили на но-силки, поставили их в машину. Для нас места не осталось и мы возвра-щались пешком. Мне казалось, что мы шли целую вечность.
Незадолго до трагической гибели тринадцати резервистов нас доставили в Дженин. Я бывал во всех лагерях беженцев и могу сказать вам, что во время операции "Защитная стена" жители Дженина проявляли агрессивность сверх обычного. Мы переходили от дома к дому, выкликали на улицу мужчин. Один из них, его звали Зиад, держался не так враждебно, как другие. Мы с ним разговорились. Он рассказал, что 15 лет работал в Хайфе, а теперь ситуация - хуже некуда: ни работы, ни денег. Нам было приказано расположиться вместе с этими мужчинами в одном из пустовавших домов и не выпускать их из поля зрения. Так, бок о бок, мы провели порядком времени: ели одно и то же, на глазах друг у друга справляли нужду. Для бесед у нас было много часов. Когда пришло время сворачивать лагерь, я попросил Зиада и других мужчин, чтобы вывели из домов свои семьи. "Все вышли?" - спросил я Зиада. "Тетя осталась в доме" - последовал ответ. "Так выведи и ее". - "Не могу, - сказал Зиад, - Она мертва". - "Что случилось?" - "Ракета, выпушенная с вертолета, попала в ее домик - на крыше". Мне нечего было ответить Зиаду. Да, мы находились в лагере беженцев, в разгар военных действий. Да, на войне как на войне - за все приходится платить. Но он бы не принял этого объяснения, ведь умерла его тетя. Я хочу остановиться на этом моменте. Когда все заканчивается, семьям приказывают выходить из домов, это необходимо, потому что в домах могут скрываться террористы. Ты командуешь: "Руки вверх" - ведь мужчины могут быть вооружены. Но команду выполняют все - и женщины, и дети. Это всегда нелегкое зрелище. В Дженине палестинцы выходили из домов с импровизированными белыми флагами. Женщины несли на палках простыни или белые рубашки. Они развевались на ветру. Я скомандовал, чтобы дети опустили руки. Но они то ли не расслышали, то ли были напуганы до того, что судорожно сжав их в кулаки, подняли еще выше. Многие дома были разрушены, улицы, снесенные бульдозерами, скорее походили на болота. Мы стояли по колено в грязи. А большинство палестинцев вышли на улицу босиком. Они месили грязь босыми ногами и смотреть на это было невыносимо. "Там, за углом я видел склад обуви, - шепнул мне помощник. - Разрешите принести?" Вскоре мои солдаты раздавали населению обувь. Палестинцы благодарили, должно быть, потому, что мы сами тоже стояли по колено в грязи. Однако женщины и в этот момент не выпускали из рук палок с белыми тряпками... Я думал о том, что происходит нечто сюрреалистическое. Однако во мне не зародилось и тени сомнения. Я знал, что мы должны были войти в Дженин. Как бы все ни было нелепо, у нас не было иного выхода. Когда случается теракт, я сразу мысленно прикидываю, в какой из палестинских деревень нам предстоит коротать нынешнюю ночь.
Мы видим свой долг в том, чтобы верой и правдой служить отечеству. Но порой и мы совершаем ошибки и, по-моему заслуживаем снисхождения. Никогда нельзя рубить с плеча. А у нас только так и поступают. Произошел несчастный случай в Асмалие - и нам бросают в лицо: "Вы не нужны!" По какому праву? Ведь люди, которые предъявляли нам обвинения, даже не знают толком, как мы живем, чем дышим, что делаем! Если хотите знать, я решил уйти из подразделения, потому что чувствую себя как выжатый лимон. Я устал.
Капитан Д. (24), десять месяцев командует спецотрядом, провел 66 операций, среди них - задержание одного из главарей ''Танзима" Маруана Баргути.
- Чтобы заниматься оперативной работой, нужно держать себя в форме. В твоей памяти сохраняются эпизоды каких-то событий, лица людей, даже запахи. Однако ты не можешь допустить, чтобы видения прошлого нарушали твое душевное равновесие. Ты не можешь позволить чтобы кто-либо или что-либо выбило тебя из колеи. Когда во время обысков или задержаний женщины обращаются ко мне, я не реагирую. ПУСТЬ говорят. Отвечать, объяснять, проводить пропаганду - не входит в мои обязанности. У меня и так достаточно сложная работа. Я предпочитаю молчать. Как-то мы задержали террориста, женатого на уроженке Германии. Она все допытывалась, почему мы его уводим, зачем проявляем жестокость, а я не отвечал. Я всегда стараюсь сосредоточиться на выполнении порученной мне задачи. Хотя в любой ситуации следует оставаться людьми. Я стараюсь не одевать на отца наручники, когда рядом его ребенок. Стараюсь успокоить родителей, которые переживают за своих сыновей. Тем не менее, я отлично представляю себе, что они обо мне думают, равно как и то, что с этим ничего не поделать нельзя - мой долг пресекать террор, а их право - меня ненавидеть.
В тот день, когда погибли 13 резервистов в Дженине, я первым вошел в этот дом. Мне никогда прежде не доводилось видеть трупы наших солдат. А тут я увидел среди развалин здания два распростертых тела, и подумал, что всего несколько часов назад эти люди были полны жизни. Я никому не рассказывал, что командовал операцией по задержанию Баргути. Даже родители мои об этом не знают. Перед операцией всегда волнуешься: а вдруг тот, кого надо задержать, сбежит, или пострадает кто-нибудь из команды. В случае Баргути ответственность была выше, чем обычно. Однако операция прошла гладко. Баргути вышел к нам с поднятыми руками. У него был испуганный вид.
Когда идешь арестовывать террориста, всегда готовишься встретить парня убийцу, который окажет сопротивление. Иногда так и бывает, но в большинстве случаев натыкаешься на безмозглых мальчишек и насмерть перепуганных мужчин, даже отдаленно не похожих на драконов о трех головах. И тогда еще больше не понимаешь, почему так.
Хен Кутас-Бар, "Маарив" ("Луч", Израиль)
Клип по теме:
http://www.kibinimat.com/sratim/Mis...imshon_1988.zip
(обратите внимание на линк
)
http://www.fresh.co.il/vBulletin/showthread.php?t=28553
http://www.kibinimat.com/sratim/Mis...imshon_1988.zip
(обратите внимание на линк
)http://www.fresh.co.il/vBulletin/showthread.php?t=28553
http://www.fresh.co.il/vBulletin/showthread.php?t=33726
"Ямас Ерушалаим" и очень хороший способ ведения диалога с палестинскими камнеметателями.
"Ямас Ерушалаим" и очень хороший способ ведения диалога с палестинскими камнеметателями.
Видеоклип работы спецназа Дувдеван
Вот вам видеоролик Спецназа Дувдеван снятый арабскими операторами.
Съёмки проходят в течении операрации по поимке Раада Багрути..
Линк-
http://www.waronline.org/video/DetainingRaedBarghuthi.mpeg
Вот вам видеоролик Спецназа Дувдеван снятый арабскими операторами.
Съёмки проходят в течении операрации по поимке Раада Багрути..
Линк-
http://www.waronline.org/video/DetainingRaedBarghuthi.mpeg
Дувдеван? 
и не Духифат ли ето бил ? наскока мне известнно они приехали в конце когда Баргути бил "уже в руках"!
у нас даже в тиронуте статъя висела с Едеиот Ахранот сназванием: "Духифат нотен либо локеах хешбон"!
там писалос что всю операцею провиол "Духифат" и что "Дувдеван" преносит своих извенения за неправелние висказивание жюрналистам!
и не Духифат ли ето бил ? наскока мне известнно они приехали в конце когда Баргути бил "уже в руках"!
у нас даже в тиронуте статъя висела с Едеиот Ахранот сназванием: "Духифат нотен либо локеах хешбон"!
там писалос что всю операцею провиол "Духифат" и что "Дувдеван" преносит своих извенения за неправелние висказивание жюрналистам!
По моему у него просто небыло другого варианта как эти машины сносить потому что изначально он машину непородуманно как-то поставил (другой вопрос были ли у него варианты ее по другому ставить)) если посмотрите в момент когда вылетают задержанные, не на них а на то что рядом с машиной стоит то увидите там справа от грузовика белый тазик какой-то криво припаркованный поперек дороги из-за которого у него и небыло других вариантов как таранить то что на другой стороне улицы стоит...а реверс сдал потому что больше не таранилось)за транзитом (ну оч похож) стоит еще что-то черное, на ауди похожее...непротаранил бы полюбому мне кажеться
там когда последний грузовичек уежает четко видно эту машину поперек дороги которая стоит...
но на скорость все это всеравно не влияет...
Обьясните только почему они не подьехали непосредственно к выходу из здания...грузовичок бы легко снес эти подобия столбиков...даже задним ходом и даже без разгона...может есть причина?
)) если посмотрите в момент когда вылетают задержанные, не на них а на то что рядом с машиной стоит то увидите там справа от грузовика белый тазик какой-то криво припаркованный поперек дороги из-за которого у него и небыло других вариантов как таранить то что на другой стороне улицы стоит...а реверс сдал потому что больше не таранилось)за транзитом (ну оч похож) стоит еще что-то черное, на ауди похожее...непротаранил бы полюбому мне кажетьсятам когда последний грузовичек уежает четко видно эту машину поперек дороги которая стоит...
но на скорость все это всеравно не влияет...
Обьясните только почему они не подьехали непосредственно к выходу из здания...грузовичок бы легко снес эти подобия столбиков...даже задним ходом и даже без разгона...может есть причина?
дело не в том, что непродуманно поставил машину ("Транзит" подъедет и перекроет за 10 секунд), а в том, что его ("Транзит") сразу не шуганули.
хотя я согласен с М-Д, и Фиат и Форд водитель ёкнул специально
хотя я согласен с М-Д, и Фиат и Форд водитель ёкнул специально