• Zero tolerance mode in effect!

Вечная тема: воинская поэззия

А Индонезия xорошая древняя страна, истощенная нарзаном Ислама. Голландцы до сиx пор не могут себе простить. Папуасов правда действительно жалко. А коммунистов нигде в мире так не давили, xотя кому это интересно, они ж дикие там все - что те, что другие.
Жаль, не выйдет у нас из-под пера Бергера искрометная за свободнезависимость гордого Аче. Султаната Аче. Ннет, эт врядли.
md01_alien.gif


На алтарях отеческих богов
Горели долго жертвенные утки,
Когда от наших светлых берегов
Бежали европейские ублюдки.

И замерли приказы на устах,
И дрогнули голландские морпехи -
С мечами и внтовками в руках
На берег вышли смелые ачехи!

Был бой кровав, жесток и очень скор,
К врагам ачехи жалости не знали -
Рубил голландцам головы топор,
А пули - зубы в глотку забивали.

И где-то там, на краешке земли,
Которая к посеву непригодна,
Ачехи в поднебесный край ушли,
Пусть будет Индонезия свободна!
 
Не мое.


Японский главком адмирал Ямамото
Японских матросов вгоняет в экстаз -
Японский начальник японского флота
Японцам читает японский приказ.

Японцы пред ним как разобранный веер,
Различия между японцами нет -
Как будто работал японский конвейер,
Штампуя японцев без четких примет.

Решимость в японских глазах и отвага!
Японский пилот, в самолет полезай!!
И рвётся под сенью японского флага
Из глоток японских японский Бандзай.

Японский Бандзай – это клич самурая!
И вот, оттопырив японский живот,
До уха японский башмак задирая,
Из строя выходит японский пилот.

Японские вопли: Бандзай тэнно хайку!
Японскому летчику всё нипочем!
Над люком механик японскую гайку
Торжественно вертит японским ключом.

Японское рыло японской торпеды
Вполне по-японски под брюхом торчит.
Японские знаки японской победы
На крыльях японских. Пропеллер урчит.

Японцу бензина – добраться до цели,
Японцу не нужен обратный билет.
Привязаны тросом, шасси отлетели -
еще пригодятся. Японцу привет!

Японскому смертнику нету возврата –
Завинчен в кабинке японский буси.
Крича по-японски «Бандзай Император»
Летит по-японски, без дум и шасси.

http://termitnik.org/poem/76304/
 
Event Horizon

eh4yq.jpg


Звездолеты пространство точат,
А на Вечности рубежах -
Спит корабль, посланник Ночи,
Превративший реальность в прах.

Пересекший границы бездны,
О которой не знаем мы,
Просыпается зверь железный,
Заглянувший в глубины тьмы.

Черный космос похитил луны,
Солнце спряталось за кормою -
Только глаз голубой Нептуна
Наблюдает за полем боя.

Кислород замерзает в легких,
Кровь кипит в охлажденных венах,
Излучение звезд далеких
Оседает на внешних стенах.

Кто закроет Ворота Ада?
В голове загорелись мысли:
"Победителя ждет награда -
Невозможность уйти от жизни".

Неспособные ненавидеть
Звезды носятся в круговерти,
И глаза не нужны, чтобы видеть
Приближение черной смерти.

http://www.imdb.com/title/tt0119081/
 
Итальянская война, год 530 A.D. Apr. 4th, 2005 @ 08:57 am


Кто поднял, в воинственном угаре,
Руку на династию Амалов?
Это полководец Велизарий,
Гордость византийских генералов.

Не прорвется враг, к добыче жадный!
Воины империи Остготтов
Остановят натиск беспощадный
Боевых слонов и стратиотов.

Катафракты лязгают щитами,
Вспоминая прежние успехи!
Девушка с зелеными глазами
Одевает медные доспехи.

Девушка с зелеными глазами -
В поисках бессмертия и славы -
Будет убивать врагов ножами
И метать железные булавы.

Пехотинцев с римскими орлами
Уничтожат хитрые засады -
Девушка с зелеными глазами
Будет отправлять на смерть отряды.

И мужчины честь окажут даме -
Так Адам склонился перед Евой -
Девушка с зелеными глазами
Из принцессы станет королевой.

До заката битва завершится,
Римляне отступят перед нами...
И вернется с поля верный рыцарь
К девушке с зелеными глазами.
 
Орден МУЖЕСТВА
Лёвочкин А.А.

Орден Мужества на подушечке,
Рядом я – со свечой в руках,
Генералы, майоры, полковники,
Речи звонкие говорят.

Рядом с орденом, За отвагу – медаль,
Только мне уже всё равно,
Только я уже отлетаю в даль,
Я свободен и мне хорошо.

Рядом с гробиком мать моя стоит,
Слёзы горькие глазоньки жгут,
А начальнички – командирчики,
Ерунду ей торжественно врут.

Не успел я детей своих нарожать,
И у матери был я на свете один,
А начальники будут пить и жрать,
Отправляя других – на убой.

Грязь и глина – комочками,
Застучала по крышке гроба,
И салют холостой – рваным выстрелом,
Возвестил – случилась беда.

Во земле сырой ни один лежу,
Здесь бойцов – солдат наберётся тьма,
А на наших телах и слезах матерей,
Всё поганки жируют и ржут.

Закопали, забыли, забросили,
Мне уже на всё наплевать,
Только мать моя будет до смерти,
За сынка пенсион хлопотать.

А поганочки будут вслед плевать,
Говорить – что поехал я сам,
Будут матушку далеко посылать,
Орденочек мой, не поможет делам.

Парни – братики, я в гробу лежу,
Есть кому поплакать на крест,
Вы ж остались далёко от родных мест,
Даже косточек ваших уже не найдут.

Орден Мужества на подушечке,
У солдатиков многих и этого нет,
Как всегда не хватает железочек,
Только запись – в военный билет.

А поганочки – командирчики,
Нацепляли себе ордена,
За погибшего, за солдатика,
Наградила их наша страна.

Сколько звёздочек в небе светятся,
Столько звёзд сыпанули на грудь,
То за зимний штурм, да под новый год,
Чёрный грач стал клевать народ.

Стая жадная – на свежатинку,
Послеталась со всех сторон,
Тянут лапы свои мохнатеньки,
Рвёт живых ещё – стая ворон.


Город грозненький полон трупами,
А над городом падает снег,
Заметает следы страшной бойнищи,
Так начался вновь – грозный век.

Девяносто пятый я встретил живой,
Даже к матери съездил родной,
А вот в следующий – год предательский,
Был доставлен грузом домой.

И салют холостой – вырвет выстрелом,
Вырвет листик мой в списках земли,
А у родненькой моей матушки,
Орден – кровью, застыл на груди.
 
ГОРЕ ГОРЬКОЕ…

Лёвочкин А.А.

У солдатских матерей радости не много,
Сына в армию отдать, да молиться Богу.
Собирает нынче мать, сына во солдаты,
Откупиться денег нет, сыном лишь богата.
Отдаёт свои долги, много ль занимала?
Провожает нынче мать, сына на вокзале.
Горе горькое пришло, открывает дверь,
Вместе с горем, с чёрной вестью, входит офицер.
Похоронку принесли, онемел язык…
Чёрный головной платок закрывает лик.
И зайдется в крике мать!, рухнув на колени,
Что ещё ей в жизни ждать? Верить в воскрешенье?
Растрепались волоса, слёзы льют ручьём,
У солдатских матерей вера есть ещё?
Или вера умерла, кто ту дверь открыл,
Гаснет пламя у свечи, всё теряет смысл.
 
Что разглядел перед смертью
Глаз, разможженный стрелою?
Всадник, опутанный сетью,
Слился навеки с землею.

Крови напившийся вволю,
Замер с лицом почерневшим,
Только несется по полю
Лошадь с седлом опустевшим.

Орден блестит на цепочке,
Форма под ним обгорела,
Пуля в стальной оболочке
Вышибла душу из тела.

Панцирь, забрызганный мозгом,
Ржавый под ливнем весенним,
И - запечатанный воском -
Толстый пакет с донесеньем.

Не получил полководец
Вовремя эти приказы,
В ставке отравлен колодец.
(Это узнали не сразу).

Трупы разбросаны рядом -
Кто их теперь похоронит?
Ветер, пропитанный смрадом,
Путника в поле догонит.

Всадник от вони скривился,
Плачет о сгинувшей силе -
"Кто-то домой возвратился,
Кто-то остался в могиле..."

Боль на душе у солдата -
"Вел я отряд за собою,
Были лихие ребята -
Все полегли за рекою..."

Город оставлен врагами,
Но не добыты трофеи,
Только висит за плечами
Меч, отрубающий шеи.

А на вечернем привале,
Воин, пропитанный кровью,
В мрачном холодном подвале
Скушает тушу слоновью.

Снова на фоне заката
Будят пустые молитвы
В сердце простого солдата
Ненависть к демонам битвы.
 
Стихотворение, написанное человеком, известным под именем Тайра Ацумори...

Весь мир, это небо и море
И дождь, серебристый, звенящий
Весь мир замутился от горя
И кажется ненастоящим.

А мы ведь когда-то любили,
Писали стихи, танцевали,
Цветы у порога растили,
И миловали, и карали,

Прощали и сами просили
Прощенья за жест неуместный...
Мы были живыми! Мы - были...
А кем - вспоминать бесполезно...

Над нами лишь серое небо
Огромно, как наша усталость.
И дождь шелестит. И нелепо
Держаться за то, что осталось.

Нас где-то вдали еще помнят.
Быть может, о нас даже плачут...
Для пленников вод этих темных
Что вся Поднебесная значит?

Да полно! Ужели мы люди?
Молчат и сердца и рассудки
Нас скоро на свете не будет,
Наверно, уже через сутки.

А нам - все равно. Мы - усталость.
Мы сумрачней вод этих хмурых.
У нас ничего не осталось.
Мы входим в залив Дан-но-Ура.
 
Хайялим, а как вам это стихотворение Городницкого?

Спит солдат по соседству - ни выправки нету, ни стати,
Замусолена куртка, прикрыла затылок кипа.
Не увидишь такого , пожалуй, у нас и в стройбате.
Спит усталый солдат , и судьба его дремлет, слепа.

Кто сегодня предскажет, что может назавтра случиться
С этим мальчиком спящим, что так на бойца не похож?
Может, будущей ночью воткнётся ему под ключицу
Мусульманский кривой , для убийства заточенный нож?

Тонкошеий, небритый, с загаром спалённою кожей,
Автоматный ремень в полудетском его кулаке.
Я не знаю иврита, он русского тоже, и всё же
Как нетрудно мне с ним говорить на одном языке!

Почему так легко понимать мне его? Потому ли,
Что в тылу он не станет искать безопасных путей?
Что меня не сразит центробежною смертною пулей?
Что сапёрной лопаткой моих не порубит детей?

Мчит автобус ночной по дороге меж горных селений,
И во сне улыбаясь звезды заоконной лучу,
Спит солдат на сиденье, усталые сдвинув колени,
Автомат, словно скрипку, прижав подбородком к плечу.
 
Лето в город вошло огоньком,
Завывая и плача утробно.
Я не знаю. Быть может потом
Расскажу я об этом подробно.

Ни драконы вьетнамских болот,
Ни пираты восточного моря
Не дойдут до столичных ворот,
Где стоит Император в дозоре.

Он в огне бесконечной войны
Поломает кочевников спины -
От Великой Китайской Стены
До Восточно-Сибирской равнины.

На кровавой секире клеймо -
Нет пощады грабителям дани!
И наложница пишет письмо
Пиктографами тайных желаний:

"Возвращайся назад поскорей,
Поменявший удобства на принцип
Покоритель монгольских степей
И других азиатских провинций".

Отправляясь на битву опять,
С отрешенным лицом одиночки,
Император не стал отвечать
На подруги безумные строчки.

А четыре недели назад -
(Жаль, детали из памяти стерло )
Реактивный корейский снаряд
Разорвал императору горло.

Так погиб кровожадный тиран,
Но не стало от этого легче
Ни гвардейцам империи Тан,
Ни солдатам династии Пекче.

Где прошлась разрушения плеть,
Где стояла империя прежде -
Узкоглазая Девочка-Смерть
Бродит в траурной белой одежде.

Приближается стая волков
К разоренным берлогам и гнездам,
И оскалы пустых черепов
Улыбаются ласковым звездам.

Но исчезнут печали во сне,
И наложнице снова приснится
ИМПЕРАТОР В ЖЕЛЕЗНОЙ БРОНЕ
НА СВОЕЙ БОЕВОЙ КОЛЕСНИЦЕ.
 
Апокриф. Аттила у стен Иерусалима.
===================


Уничтожив империю персов,
Что бездонная тьма поглотила,
Затмевающий Марсов и Зевсов -
На закат повернулся Аттила.

Там, где к Мертвому морю дорога,
Опаленный лучами и ветром,
Новый Храм иудейского Бога
Поднимался на западе светлом.

Хладнокровен, как бронзовый лама,
Не страдавший от нервного тика,
Прикарманить сокровища Храма
Приготовился гуннский владыка.

Целый год штурмовала ворота,
Бастионы и стен колоннады,
Вся орда до последнего гота,
Утригуры и прочие гады.

Триста дней под стеной крепостною
Обещали защитников высечь,
И, облиты кипящей смолою,
Погибали десятками тысяч.

Но Аттила уверен в удаче -
Хитрый гунн ничего не теряет,
На коне бронированном скачет
И приказы свои повторяет.

Съел правитель, как викинги-шведы,
Для поднятия духа поганку,
И, предчувствуя близость победы,
Закатил грандиозную пьянку.

Целый день пировали солдаты,
Перебить иудеев грозились,
Расстегнули железные латы
И в тревожные сны погрузились.

Далека от финала баллада,
Затаивший дыхание зритель!
Из ворот осажденного града
Вышел в полночь таинственный мститель.

Этот подвиг никто не забудет -
Под покровом ночного тумана
Иудейка по имени Джудит
Посетила палатку кагана.

Хоть об этом ее не просили,
Джудит, действуя твердо и верно,
Перерезала глотку Аттиле,
Как прабабка ее - Олоферну.

Пробил час, обозначенный роком
И фонтаном над лопнувшей веной -
Захлебнулся кровавым потоком
Самозванный владыка Вселенной!

Вот награда противникам Бога!
Вытирая обломок кинжала,
Улыбаясь печально и строго,
Джудит, стоя над трупом, сказала:

- Вытри глазки, заплывшие жиром,
Слушай, варвар, дорогу забывший -
Только Вечный Израиль над миром
Возвышается, всех переживший!

А потом, у пустого колодца,
Точно жертву забытому культу,
Притащив черепок полководца,
Зарядила его в катапульту.

Ужаснулись далекие звезды
И Плутон в галактическом мраке -
Голова, полетевшая в воздух,
Послужила сигналом к атаке!

Словно шторм, разбивающий рифы,
Как дракон, растерзавший пиявку,
Налетели еврейские грифы
На уснувшую гуннскую ставку.

"Брызнул мозг, точно лопнувший шарик, -
Пишет в книге раввин-полуночник, -
Был убит полководец Ардарик
Ядовитой стрелой в позвоночник!"

На глазах у пустынных варанов,
Где когда-то был город основан,
Сангибан, предводитель аланов,
Был двуручным мечом четвертован!

Мертвый труп обгладала собака -
Исчезали конечности в пасти,
А наследного принца Эрнака
Разорвали на мелкие части!

Разбудили еврейское лихо -
Кто посмел оскорбить Иудею?!
И второго сынка, Денгезиха,
Угостили топориком в шею!

Так поднявшие меч на святыню
Стали грудой скелетов навеки,
Лишь десятки бежали в пустыню -
Говорят, в направлении Мекки.

И уже не узнает Аттила,
Что потомки его натворили -
Перебили сынов Исмаила
И остатки в себе растворили -

За углом красномоорской лагуны,
По дороге к оманскому порту,
И теперь - что арабы, что гунны...
Да какая там разница, к черту!
 
Пой, забавляйся, приятель Филибер,
Здесь, в Алжире, словно в снах,
Темные люди, похожи на химер,
В ярких фесках и чалмах.
В дымном трактире невольно загрустишь
Над письмом любимой той.
Сердце забьется, и вспомнишь ты Париж,
И напев страны родной:
В путь, в путь, кончен день забав, в поход пора.
Целься в грудь, маленький зуав, кричи "ура"!
Много дней веря в чудеса - Сюзанна ждет.
У ней синие глаза и алый рот.

В плясках звенящих запястьями гетер,
В зное смуглой красоты
Ты позабудешь, приятель Филибер,
Все, что раньше помнил ты.
За поцелуи заплатишь ты вином,
И, от страсти побледнев,
Ты не услышишь, как где-то за окном
Прозвучит родной напев:
В путь, в путь...

Темная кожа, гортанный звук речей
Промелькнуть во сне спешат.
Ласки Фатимы, блеск ее очей
- И внезапный взмах ножа.
В темном подвале рассвет уныл и сер,
Все забыто - боль и гнев.
Больше не слышит приятель Филибер,
Как звучит родной напев:
В путь, в путь, кончен день забав, в поход пора.
Целься в грудь, маленький зуав, кричи "ура"!
Много дней веря в чудеса - Сюзанна ждет.
У ней синие глаза и алый рот.
 
Пой, забавляйся, приятель Филибер,
Здесь, в Алжире, словно в снах,
Темные люди, похожи на химер,
В ярких фесках и чалмах.
В дымном трактире невольно загрустишь
Над письмом любимой той.
Сердце забьется, и вспомнишь ты Париж,
И напев страны родной:
В путь, в путь, кончен день забав, в поход пора.
Целься в грудь, маленький зуав, кричи "ура"!
Много дней веря в чудеса - Сюзанна ждет.
У ней синие глаза и алый рот.

В плясках звенящих запястьями гетер,
В зное смуглой красоты
Ты позабудешь, приятель Филибер,
Все, что раньше помнил ты.
За поцелуи заплатишь ты вином,
И, от страсти побледнев,
Ты не услышишь, как где-то за окном
Прозвучит родной напев:
В путь, в путь...

Темная кожа, гортанный звук речей
Промелькнуть во сне спешат.
Ласки Фатимы, блеск ее очей
- И внезапный взмах ножа.
В темном подвале рассвет уныл и сер,
Все забыто - боль и гнев.
Больше не слышит приятель Филибер,
Как звучит родной напев:
В путь, в путь, кончен день забав, в поход пора.
Целься в грудь, маленький зуав, кричи "ура"!
Много дней веря в чудеса - Сюзанна ждет.
У ней синие глаза и алый рот.
 
Вот тоже грозная Военная песня

Мир Японского Когоната, созданный Магнумом.

Мы пришли из далекого края,
Из страны Восходящего Солнца,
Принеся с собой мечь самурая,
И железную волю японца.

Принеся с собой знамя Пророка,
И Джихад в мерной поступи строя,
Мы пришли, что бы есть опресноки
На руинах "разрушенной Трои".

Трепещите Полночные Страны -
Гнев Аллаха тяжел, неизбывен.
Реют грозные Демоны Брани
По-над сводами ваших кумирен.

Зеленеют знамена Джихада,
Воют волки и вороны грачут.
Самураю сраженье отрада.
Вдовы павших Героев оплачут.

Мы потомки колена Менаше,
Мы потомки Иуды и Дана.
Взять, пришли мы, наследие наше
На лесистых холмах Ханаана.
 
Или вот тоже грустная песенка про украинскую армию

На далекой Батьковщине
В ночь взгрустнулося дивчине.
Где то хлопец гарный Ваня
Носит полковое знамя?

Где воюет Украина?
В землях свева или фина?
В землях клятых москалей?
Иль у южных, у морей?

На Кавказе иль в Китае?
Или в Польше? Кто их знае ...
Только Ванька, геть его,
Ходит где-то далеко.

У Украинской Державы
Много сала, много славы.
Не заходит - вот же ей!-
Солнце красное над ней.

Но полтавской той девчине
Небо кажется с овчину.
Ясный день и тот не мил.
Ваньку ждать уж нету сил.
 
Я стоял у высокой гряды,
Где-то там, на границе Бутана,
И поклонников верных ряды
Окружали меня постоянно.

И спросил, подошедший ко мне
Человек, на условном рефлексе:
-- Сколько можно писать о войне,
Геноциде, инцесте и сексе?

-- А о чем? - прозвучало в ответ, -
Я не помню о времени мирном,
Видишь - снова Непал и Тибет
Будут биться над снегом зефирным.

За Великой китайской стеной,
Охраняемой сотней дозоров,
Пятьдесят необъявленных войн
Ожидают своих волонтеров.

А в заливе, где флот потонул,
Под ликующий крик альбатросов,
Стаи яростных белых акул
Пожирают погибших матросов.

И Дракон пробуждается вновь -
Он пройдет сквозь любые стихии,
Если Вера, Надежда, Любовь
Похоронены в храме Софии.

Но врагу, что готовил мне гроб,
Не досталось квадратного метра -
Я убил его выстрелом в лоб,
Сжег и пепел развеял по ветру.

Так что, друг, отдыхай на боку -
Ведь меня все равно не исправишь,
Я - перо приравнявший к штыку,
Пулеметчик пластмассовых клавиш.

Как огонь, отраженный во льду,
Точно символ победы и веры,
Я китайцев на запад веду,
И веду на восток флибустьеров.

Я решил, побеждающий страх,
Заплетающий рифмы кудесник,
Отражением в синих глазах
Воплотиться в легенды и песни.

Задержаться на этой войне,
Чей конец неизбежен и близок,
Высекая на черной стене
Кораблей отплывающих список.

Олимпийцы, богиня зовет,
Над Гефестом хромающим смейтесь!
От Олимпа до Трои пройдет
Серебристыми ножками Тетис.
 
Я люблю этот вечный сюжет,
Про сраженья троянцев и греков,
Он четвертую тысячу лет
Потрясает сердца человеков.

Спят античной Эллады сыны,
Но не спится горячим Кикладам,
И герои великой войны
Перед нами проходят парадом.

Амазонки, исполнены сил,
Мирмидон и троянский протектор,
Вот идет быстроногий Ахилл,
Вслед за ним - шлемоблещущий Гектор.

И на штурм циклопических стен
Выступают, одетые в панцирь -
Агамемнон, владыка Микен,
Менелай, предводитель спартанцев.

А король хитрецов Одиссей,
Не лишенный мозгов и таланта,
Из обломков чужих кораблей
Собирает коня-диверсанта.

Неспособный принять компромисс,
Женокрад, негодяй и змеюка,
Затаился коварный Парис,
Застреливший героя из лука.

За холмами играет свирель,
Воспевая сплетением пальцев
Эфиопов из жарких земель,
И дары приносящих данайцев.

Защитивший семью и друзей,
Избежавший ахейского плена,
Покидает Троаду Эней --
И плывет к берегам Карфагена.

Покоритель троянских ворот -
Одиссей рассердил Посейдона,
А Энея на пристани ждет
Молодая царица Дидона.

Ветер бьется о мачты бирем
С кошельками трофейных жемчужин,
А могучий циклоп Полифем
Приготовил торжественный ужин.

Над землей пролетает Пегас --
Отпугнувший ахейскую банду,
Пишет хеттский владыка рассказ
О тревогах царя Алаксанду.

На Итаку плывет Одиссей --
Десять лет - тяжело и обидно,
А в пустыне ведет Моисей
Свой народ из страны пирамидной.

Фараону запутает след
К меркавот затонувших обломкам,
И другой бесконечный сюжет
Приготовит далеким потомкам.
 
Шараф ад-дин Мухаммад Ибн Унайн(1154-1233г)
В короткой поэме касыде описываетя победа над крестоносцами под египетским городом
Дамиеттой в 1221 году.


О битве-спроси коня:известны ему сполна
знамен наших знаменья и дротиков крутизна,

когда византийцев у Дамьетты мы встретили,
несметные полчища,сплоченные,как стена.

Единые в помыслах, геройстве и рвении,
наречия разные, а вера у них одна.

В подмогу приплыли крестоносные воинства,
им волны- что корабли, идут за волной волна.

Как Солнца венец, горят кольчуги и панцири
врагов наступающих, которым земля тесна.

Пришпорив своих коней, на нас устремляются,
безумные; мы-на них: такая пошла война.

Мы желтые копья выставляем. К спасению
от нас- лишь у нас стезя, она только нам дана.

Мы их напоили всласть из кубка бессонницы,
раз гибель кружит в ночи, то воинам не до сна.

Они против нас держались долго, да только их
терпенью прекрасному и стойкости- горш цена.

Каленая наша сталь их кровью багрянилась,
пока не сдались они. И милость им явлена.

Даруем вторую жизнь пленным противникам,
и цепь милосердия на шее у них видна.

А будь перевес у них- всех нас перерезали б.
Но вышло по- нашему, жестокость нам не нужна.

Проверены мы давно в суровых сражениях,
где всякий из наших научился разить до дна.

Немало царей мы наградили оковами,
а сколько спасли от плена, вспомним ли имена?

О львы поля бранного, вы плена не знали бы,
когда б вас не встретила клинков наших белизна!

Ни зноя не прячемся, ни смертного холода.
О, сколько мы вынесли! Дорога у нас верна.

Утехи царя заключены в испытаниях,
и в сладостях славы доля горечи быть должна.

Из рода Айуба наш водитель прославленный,
уюта и праздности обитель ему скучна.

Учтивый, решительный, пригожий и доблесный;
хвала его милостям по праву везде слышна.

С тобою деянья Исы* явны, как знаменья,
как солнце, что светит всем с рассвета и дотемна.

Он** вел на Дамьетту благороднейших витязей,
как будто к источнику, чья влага всегда вкусна.

Изгнал он оттуда византийских молодчиков,
а кое-кто*** был им рад, теперь их печаль черна.

Очистил Дамьетту он от скверны своим клинком.
Ему слово доброе дороже, чем их казна.

Победу клинки его в веках обессмертили,
чья слава переживает последние времена.

С их шеями наша сталь узнала, где встретиться;
вернуться попробуют- их встретит опять она.



*-имеется ввиду полководец Иса аль-Айуби(ум. 1227)
**- аль-Малик аль-Камил аль-Айуби, брат Исы.
***-намек на египетских коптов-христиан.
 
Назад
Сверху Снизу