• Zero tolerance mode in effect!

Вечная тема: воинская поэззия

Редьярд Киплинг

За дочь и за жену,
За все, чем свят и жив,
Восстань и встреть войну,
И Гунна у межи.
Твой мир разрыт и смят,
Разграблен, осквернен...
Куда ни кинешь взгляд –
Руины, сталь и стон.
Лишь заповедь Отца
Стучит в твоем виске:
"Дай мужество сердцам,
И силу дай руке."
Ты снова слышишь речь,
Что слышал испокон:
"Свистящий страшный меч
Всему теперь закон."
Ты прежней нитью сшит
Со всеми, кто готов
Рубить, давить, душить
Неистовых врагов.
Комфорт, богатство, смех,
Утехи и мечты
Растаяли во тьме -
Остался только ты.
Чтоб встретить ужас дня,
Нагого, как напасть,
Чтоб, мужество храня,
Не дрогнуть, не упасть.
Лишь заповедь Отца
Стучит в твоем виске:
"Дай стойкости сердцам,
И силу дай руке."
Надежды ложной пшик
Не выведет к заре -
Лишь жертвенность души
На жадном алтаре.
На всех нас потому -
Судьба и жизнь одна.
Как выжить одному,
Коль рушится Страна?

О переводчике и переводе:
http://rjews.net/gazeta/tarn15.shtml

Взято с МФ, огр.спасибо Леониду Р.
Imho, - спрсто супер. А Вам?
 
Киплинг - это наше все. Жаль, что у него очень мало по-настоящему хороших русских переводов.

Возле пагоды старинной, в Бирме, дальней стороне
Смотрит на море девчонка и скучает обо мне.
Голос бронзы колокольной кличет в пальмах то и знай:
Возвращайся, Томми Аткинс, возвращайся в Мандалай!

а вот это мое любимое:

Я буду Риму здесь служить, пошли меня опять
Болота гатить, лес валить, иль пиктов усмирять,
Или в дозор водить отряд вдоль Северной Стены,
В разливы вереска, где спят империи сыны.

Легат, не скрыть мне слез - чуть свет уйдет когорта в Рим!
Я прослужил здесь сорок лет. Я буду там чужим!
Здесь сердце, память, жизнь моя, и нет родней земли.
Ну как ее покину я? Остаться мне вели!

и еще:


Мы слабы, но будет знак
Всем ордам за вашей Стеной -
Мы их соберем в кулак,
Чтоб рухнуть на вас войной.
Неволя нас не смутит,
Нам век вековать в рабах,
Но когда вас задушит стыд,
Мы спляшем на ваших гробах,

Мы очень малы, видит бог,
Малы для добра и зла,
Но дайте нам только срок -
Мы сточим державу дотла.
Мы - червь, что гложет ваш ствол,
Мы - гниль, что корень гноит,
Мы - шип, что в стопу вошел,
Мы - яд, что в крови горит!

Не спускайте флаг на мачте, не расходуйте ракет:
С моря к ней придут на помощь все гребцы минувших лет
И себя привяжут люди, чья награда - цепь и кнут,
К оскопившей их скамейке и с веслом в руках умрут.

Войско сильных и увечных, ссыльных, нанятых, рабов -
Все дворцы, лачуги, тюрьмы выставят своих бойцов
В день, когда дымится небо, палуба в огне дрожит
И у тех, кто тушит пламя, стиснуты в зубах ножи.

Я молю, чтоб в эту пору быть в живых мне повезло:
Пусть дерется тот, кто молод, я приму его весло.
И горжусь я, оставляя труд и муку за спиной,
Что мужчины разделяли эту каторгу со мной.

А вот другие переводы:

За все, что есть у нас,
За все, что есть народ,
Вставайте в грозный час -
Ведь Гунны у ворот!

Во прах повержен мир,
В содомский впал позор.
Сегодняшний кумир -
оружье и отпор!

Все может отказать,
Но только не Завет:
"Сумей не сплоховать!
Умей держать ответ!"

Опять заводят речь,
Твердя со всех сторон,
Что миром правит меч,
А вовсе не закон.

Опять встают на бой,
Опять идут во мрак,
Где прямо пред тобой
Слепой и страшный враг.

Порядок и уют
Добычей стали тьмы
За несколько минут.
Остались только мы -

Чтоб стойкости стена
Стояла, как скала,
Будь новая война
Иль войны без числа.

Все можно потерять,
Но только не Завет:
"Сумей не сплоховать!
Умей держать ответ!"

Нет места бодрой лжи.
Победа нелегка.
Решают не ножи,
А твердая рука.
Свобода и права -
Без них мы не народ!
Будь, Англия, жива,
И счет потерь - не в счет!

За все, что мы с тобой
и что с детьми случится -
вставай, иди на бой,
в ворота гунн стучится.
Наш мир давно угас,
но не расстался с нами,
и все, что есть у нас -
лишь камень, сталь и пламя.

Оригинал здесь.
 
Спасибо, Magnum.
Посмотрю, что еще есть из его переводов.
Я к сож.мало знаком и с тем, что есть.
 
Киплинг - это, конечно, весчь... Но вот Гумилев (Николай Степанович, ясное дело, а не Левушка) - это нечто:

Я конквистадор в панцире железном,
Я весело преследую звезду,
Я прохожу по пропастям и безднам
И отдыхаю в радостном саду.

Как смутно в небе диком и беззвездном!
Растет туман… но я молчу и жду
И верю, я любовь свою найду…
Я конквистадор в панцире железном.

И если нет полдневных слов звездам,
Тогда я сам мечту свою создам
И песней битв любовно зачарую.

Я пропастям и бурям вечный брат,
Но я вплету в воинственный наряд
Звезду долин, лилею голубую.

И еще:

Откуда я пришел, не знаю…
Не знаю я, куда уйду,
Когда победно отблистаю
В моем сверкающем саду.

Когда исполнюсь красотою,
Когда наскучу лаской роз,
Когда запросится к покою
Душа, усталая от грез.

Но я живу, как пляска теней
В предсмертный час большого дня,
Я полон тайною мгновений
И красной чарою огня.

Мне все открыто в этом мире —
И ночи тень, и солнца свет,
И в торжествующем эфире
Мерцанье ласковых планет.

Я не ищу больного знанья
Зачем, откуда я иду.
Я знаю, было там сверканье
Звезды, лобзающей звезду,

Я знаю, там звенело пенье
Перед престолом красоты,
Когда сплетались, как виденья,
Святые белые цветы.

И жарким сердцем веря чуду,
Поняв воздушный небосклон,
В каких пределах я ни буду,
На все наброшу я свой сон.

Всегда живой, всегда могучий,
Влюбленный в чары красоты.
И вспыхнет радуга созвучий
Над царством вечной пустоты.

А это - любимое:

Старый бродяга в Аддис-Абебе,
Покоривший многие племена,
Прислал ко мне черного копьеносца
С приветом, составленным из моих стихов.
Лейтенант, водивший канонерки
Под огнем неприятельских батарей,
Целую ночь над южным морем
Читал мне на память мои стихи.
Человек, среди толпы народа
Застреливший императорского посла,
Подошел пожать мне руку,
Поблагодарить за мои стихи.

Много их, сильных, злых и веселых,
Убивавших слонов и людей,
Умиравших от жажды в пустыне,
Замерзавших на кромке вечного льда,
Верных нашей планете,
Сильной, весёлой и злой,
Возят мои книги в седельной сумке,
Читают их в пальмовой роще,
Забывают на тонущем корабле.

Я не оскорбляю их неврастенией,
Не унижаю душевной теплотой,
Не надоедаю многозначительными намеками
На содержимое выеденного яйца,
Но когда вокруг свищут пули
Когда волны ломают борта,
Я учу их, как не бояться,
Не бояться и делать что надо.

И когда женщина с прекрасным лицом,
Единственно дорогим во вселенной,
Скажет: я не люблю вас,
Я учу их, как улыбнуться,
И уйти и не возвращаться больше.
А когда придет их последний час,
Ровный, красный туман застелит взоры,
Я научу их сразу припомнить
Всю жестокую, милую жизнь,
Всю родную, странную землю,
И, представ перед ликом Бога
С простыми и мудрыми словами,
Ждать спокойно Его суда.
 
photonew1.jpg

У Николая Степановича мне запомнилось это:

ОДЕРЖИМЫЙ

Луна плывет, как круглый щит
Давно убитого героя,
А сердце ноет и стучит,
Уныло чуя роковое.

Чрез дымный луг и хмурый лес,
И угрожающее море
Бредет с копьем наперевес
Мое чудовищное горе.

Напрасно я спешу к коню,
Хватаю с трепетом поводья
И, обезумевший, гоню
Его в ночные половодья.

В болоте темном дикий бой
Для всех останется неведом,
И верх одержит надо мной
Привыкший к сумрачным победам:

Мне сразу в очи хлынет мгла…
На полном, бешеном галопе
Я буду выбит из седла
И покачусь в ночные топи.

Как будет страшен этот час!
Я буду сжат доспехом тесным,
И, как всегда, о coup de gr&ce
Я возоплю пред неизвестным.

Я угадаю шаг глухой
В неверной мгле ночного дыма,
Но, как всегда, передо мной
Пройдет неведомое мимо…

И утром встану я один,
А девы, рады играм вешним,
Шепнут: «Вот странный паладин
С душой, измученной нездешним».
 
Или вот:

Созидающий башню сорвется,
Будет страшен стремительный лет,
И на дне мирового колодца
Он безумье свое проклянет.

Разрушающий будет раздавлен,
Опрокинут обломками плит,
И, Всевидящим Богом оставлен,
Он о муке своей возопит.

А ушедший в ночные пещеры
Или к заводям тихой реки
Повстречает свирепой пантеры
Наводящие ужас зрачки.

Не спасешься от доли кровавой,
Что земным предназначила твердь.
Но молчи: несравненное право —
Самому выбирать свою смерть.
 
Напомнило Киплингом:
ПЕСНЯ ШАГОМ, ШАГОМ

Песня шагом, шагом, под британским флагом,
На встречу пальма пыльная плыла из далека.
Между листьев кровь заката, словно к ране там прижата
С растопыренными пальцами рука.

Ты не сетуй, Томми, о родимом доме,
Бей, барабан, бей, барабан, эй, Томми, не грусти!
Слева слава, справа слава, впереди и сзади слава,
И забытая могилка посреди.

И взвилася рядом с пулей, со снарядом
Песенка о добрых кобрах, и ручных нетопырях
Об акулах благодарных, о казармах лучезарных,
И о радужных холерных лагерях.

Так нужна ли миру Киплингова лира,
Бей, барабан, бей, барабан, эй, Томми, не робей!
Властью песни быть людьми могут даже змеи.
Властью песни из людей можно сделать змей!
(с) В. Берковский
 
Роберт Луис Стивенсон

ВЕРЕСКОВЫЙ МЕД

Из вереска напиток
Забыт давным-давно.
А был он слаще меда,
Пьянее, чем вино.
В котлах его варили
И пили всей семьей
Малютки-медовары
В пещерах под землей.

Пришел король шотландский,
Безжалостный к врагам,
Погнал он бедных пиктов
К скалистым берегам.
На вересковом поле
На поле боевом
Лежал живой на мертвом
И мертвый -- на живом.

Лето в стране настало,
Вереск опять цветет,
Но некому готовить
Вересковый мед.
В своих могилках тесных,
В горах родной земли
Малютки-медовары
Приют себе нашли.

Король по склону едет
Над морем на коне,
А рядом реют чайки
С дорогой наравне.
Король глядит угрюмо:
"Опять в краю моем
Цветет медвяный вереск,
А меда мы не пьем!"

Но вот его вассалы
Приметили двоих
Последних медоваров,
Оставшихся в живых.
Вышли они из-под камня,
Щурясь на белый свет, --
Старый горбатый карлик
И мальчик пятнадцати лет.

К берегу моря крутому
Их привели на допрос,
Но ни один из пленных
Слова не произнес.

Сидел король шотландский,
Не шевелясь, в седле.
А маленькие люди
Стояли на земле.

Гневно король промолвил:
- Пытка обоих ждет,
Если не скажете, черти,
Как вы готовили мед!

Сын и отец молчали,
Стоя у края скалы.
Вереск звенел над ними,
В море -- катились валы.

И вдруг голосок раздался:
-- Слушай, шотландский король,
Поговорить с тобою
С глазу на глаз позволь!
Старость боится смерти.
Жизнь я изменой куплю,
Выдам заветную тайну! --
Карлик сказал королю.

Голос его воробьиный
Резко и четко звучал:
- Тайну давно бы я выдал,
Если бы сын не мешал!
Мальчику жизни не жалко,
Гибель ему нипочем.
Мне продавать свою совесть
Совестно будет при нем.
Пускай его крепко свяжут
И бросят в пучину вод,
А я научу шотландцев
Готовить старинный мед!

Сильный шотландский воин
Мальчика крепко связал
И бросил в открытое море
С прибрежных отвесных скал.
Волны над ним сомкнулись.
Замер последний крик...
И эхом ему ответил
С обрыва отец-старик.

-- Правду сказал я, шотландцы,
От сына я ждал беды.
Не верил я в стойкость юных,
Не бреющих бороды.
А мне костер не страшен.
Пускай со мной умрет
Моя святая тайна --
Мой вересковый мед!
 
БРЮС - ШОТЛАНДЦАМ

Вы, кого водили в бой
Брюс, Уоллес за собой, -
Вы врага ценой любой
Отразить готовы.

Близок день, и час грядет.
Враг надменный у ворот.
Эдвард армию ведет -
Цепи и оковы.

Тех, кто может бросить меч
И рабом в могилу лечь,
Лучше вовремя отсечь.
Пусть уйдут из строя.

Пусть останется в строю,
Кто за родину свою
Хочет жить и пасть в бою
С мужеством героя!

Бой идет у наших стен.
Ждет ли нас позорный плен?
Лучше кровь из наших вен
Отдадим народу.

Наша честь велит смести
Угнетателей с пути
И в сраженье обрести
Смерть или свободу!
это Роберт Бернс в переводе Маршака - стянуто у Мошкова
 
К слову вспомнилось (offtopic) - книга Кмплинга "Ким" - прочел году в 90-м )в советское время скорее всего не издавалась) - просто супер!
 
Тема пошла в правильном направлении...

А это мое любимое у Гумилева:

Серебряный рог, изукрашенный кистью слоновьей,
На бронзовом блюде рабы протянули герольду,
Но варвары севера хмурили гордые брови,
Они вспоминали скитанья по снегу и по льду.

Они вспоминали холодное небо и дюны,
В зеленых трущобах веселые щебеты птичьи,
И царственно-синие женские взоры... и струны,
Которыми скальды гремели о женском величьи.

Кипела, сверкала народом широкая площадь,
И южное небо раскрыло свой огненный веер,
Но хмурый начальник сдержал опененную лошадь,
С надменной усмешкой войска повернул он на север.

Твой лоб в кудрях отлива бронзы,
Как сталь, глаза твои остры,
Тебе задумчивые бонзы
В Тибете ставили костры.

Когда Тимур в унылой злобе
Народы бросил к их мете,
Тебя несли в пустынях Гоби
На боевом его щите.

И ты вступила в крепость Агры,
Светла, как древняя Лилит,
Твои веселые онагры
Звенели золотом копыт.

Был вечер тих. Земля молчала,
Едва вздыхали цветники,
Да от зеленого канала,
Взлетая, реяли жуки;

И я следил в тени колонны
Черты алмазного лица
И ждал, коленопреклоненный,
В одежде розовой жреца.

Узорный лук в дугу был согнут,
И, вольность древнюю любя,
Я знал, что мускулы не дрогнут
И острие найдет тебя.

Тогда бы вспыхнуло былое:
Князей торжественный приход,
И пляски в зарослях алоэ,
И дни веселые охот.

Но рот твой, вырезанный строго,
Таил такую смену мук,
Что я в тебе увидел бога
И робко выронил свой лук.

Толпа рабов ко мне метнулась,
Теснясь, волнуясь и крича,
И ты лениво улыбнулась
Стальной секире палача.

А вот еще про пиктов. Роберт Говард:

Лишь занялся рассвет Творенья,
Как тени из времен Тумана
Мы вышли с гордым устремленьем
Пройти путями великанов.

Мы были первыми, и взоры
Нам не темнили шоры Знанья.
На Светом залитых просторах,
Открытых юному дерзанью.

С тех пор кочуем мы в пустынях,
И в море носит нас волна.
Мы новые творим святыни,
На камнях режем письмена.

Не ждем награды и не знаем,
Где будет наш последний дом.
Но неустанно созидаем
Историю своим трудом.

Лишь в нас связующие звенья
Седых веков и новых дней,
Как легких тучек отраженья
В лазурных зеркалах морей.

Когда утраченное Пламя,
Что в наших теплится кострах,
Уйдет с другими племенами,
От нас останется лишь прах.

И вихрь времен его развеет.
И камень сокрушит вода.
И свиток памяти истлеет.
И не останется следа.

Но Стоунхенджа монолиты
В грядущие вещают дни
О том, что в капищах сокрытых
Мы стерегли свои огни.

Не старится лишь скал гранит,
Мгновенно время человека,
Но мир преданье сохранит
О людях каменного века.

А это - китайский поэт Ду Фу (в переводе Александра Гитовича). Восьмой век новой эры, Песнь о Боевых Колесницах. Для любителей военной поэзии - must read.

Боевые гремят колесницы,
Кони ржут и ступают несмело.
Людям трудно за ними тащиться
И нести свои луки и стрелы.

Плачут матери, жены и дети -
Им с родными расстаться не просто.
Пыль такая на белом на свете -
Что не видно Сяньянского моста.

И солдат теребят за одежду,-
Все дрожат перед близостью битвы,-
Здесь Мольба потеряла Надежду.
Вознося в поднебесье молитвы.

И прохожий у края дороги
Только спросит: "Куда вы идёте?"
Отвечают: "На долгие сроки,
Нет конца нашей страшной работе.

Вот юнец был: семье своей дорог,
Сторожил он на Севере реку,
А теперь, хоть ему уж за сорок,
Надо вновь воевать человеку.

Не повязан повязкой мужскою,-
Не успел и обряд совершиться,-
А вернулся с седой головою,
И опять его гонят к границе.

Стон стоит на просторах Китая -
А зачем Императору надо
Жить, границы страны расширяя:
Мы и так не страна, а громада.

Неужели Владыка не знает,
Что в обители Ханьской державы
Не спасительный рис вырастает -
Вырастают лишь сорные травы.

Разве женщины могут и дети
Взять хозяйство крестьянское в руки?
Просто сил им не хватит на свете,
Хватит только страданья и муки.

Мы стоим, как солдаты на страже
И в песках, и на горных вершинах...
Чем отличны баталии наши
От презренных боёв петушиных?

Вот, почтенный, как речью прямою
Говорим мы от горькой досады...
Даже этой свирепой зимою
Отдохнуть не сумели солдаты.

Наши семьи сломила кручина -
Платят подати, платят налоги;
И уже не желаешь ты сына,
Чтоб родился для слёз и тревоги.

Дочь родится - годна для работы,-
Может, жизнь её ты и устроишь.
Ну, а сын подрастёт - уж его то
Молодого в могилу зароешь.

Побродил бы ты, как на погосте,
Вдоль нагих берегов Кукунора:
Там белеют солдатские кости -
Уберут их оттуда не скоро.

Плачут души погибших недавно,
Плачут души погибших когда-то.
И в ночи , боевой и бесславной
Их отчетливо слышат солдаты..."

Пошли герои снежною зимою
На подвиг , оказавшийся напрасным ,
И стала кровь их в озере водою ,
И озеро Чэнь-Тао стало красным.

В далеком небе дымка голубая ,
Уже давно утихло поле боя ,
Но сорок тысяч воинов Китая
Погибли здесь , пожертвовав собою.

А варвары давно ушли отсюда ,
О снег блестящий стрелы вытирая ,
Шатаясь от запоя и от блуда ,
И варварские песни распевая.

А горестные жители столицы
На север оборачиваясь , плачут ,
Они готовы день и ночь молиться ,
Чтоб был поход правительственный начат...

Когда ворвались варвары в столицу
И овладели Алыми дворцами -
Все девять храмов начали дымиться
И Млечный Путь стал красным, словно пламя.

На десять ли взлетела черепица,
И занавеси жарко запылали,
И предков наших Древние таблицы
Среди развалин жалким пеплом стали.

И бушевал всю ночь грабеж позорный,
Не прекратившись в утреннем тумане,
Пока толпа предателей придворных
Писала поздравленья Ань Лу-шаню.

Когда принцесс беспомощных убили
И яшму ослепительную трона
Без сожаленья вдребезги разбили,
Не пощадив Священного дракона.

Никто не знал, где оба государя, -
Напрасно старцы слезы проливали...
Но вот - победы барабан ударил,
И мы войска китайские встречали.

И радовались от души от самой,
Что вновь сажают тунговые рощи,
Что снова строятся дворцы и храмы,
Исполнены величия и мощи.

На празднике той светлою весною
Сам государь руководил обрядом.
И я стоял, не зная, что со мною,
С могучими сановниками рядом.

Мне, несшему таблицы из нефрита,
Колокола звучали золотые,
Ворота храма были мне открыты,
Все ликовало, как во дни былые.

Сияло солнце, небо было сине,
Счастливое блаженствовало утро,
И во дворце, на женской половине,
Огонь румян подчеркивала пудра.

...Но мы опять свидетелями были
Позора храмов и святилищ наших -
Мы видели туфаней, что варили
Баранье мясо в освященных чашах.

Так где ж указ из Западной столицы,
Чтобы войска обученные наши
Надежно укрепились на границе
И прекратились бы набеги вражьи?

Чтоб император, правя неуклонно,
Уверен был в искусстве полководца
И мог, согласно мудрому закону,
За мир и процветание бороться.

Чтоб вместо стрел торжествовали плуги,
А вместо пик работали мотыги.
Чтоб честные и преданные слуги
Служили справедливому владыке.

Чтобы велось хозяйство бережливо
Как во дворце, так и в простой деревне
И наша родина была счастливой
В своем могуществе и славе древней.

Чтоб государь выслушивал советы
На благо правильных своих решений
И предкам рассказали мы про это
Во время наших жертвоприношений.

И, радуясь спокойствию столицы,
С невзгодами расставшись и тоскою, -
Я б смог в края родные возвратиться
И жить в давно заслуженном покое.
 
Код:
К.П. КАВАФИС
	Перевод Г. Шмакова (под ред. И. Бродского)
	
	В ОЖИДАНИИ ВАРВАРОВ
	
	– Чего мы ждем, собравшись здесь на площади?
	       – Сегодня в город прибывают варвары.
	– Почто бездействует Сенат? Почто сенаторы
	сидят, не заняты законодательством?
	       – Сегодня в город прибывают варвары.
	          К чему теперь Сенат с его законами?
	          Вот варвары придут и издадут законы.
	– Зачем так рано Император поднялся?
	Зачем уселся он у городских ворот на троне
	при всех регалиях и в золотой короне?
	       – Сегодня в город прибывают варвары,
	          и Император ждет их предводителя,
	          чтоб свиток поднести ему пергаментный,
	          в котором загодя начертаны
	          торжественные звания и титулы.
	– Почто с ним оба консула и преторы
	с утра в расшитых серебром багряных тогах?
	Зачем на них браслеты с аметистами,
	сверкающие перстни с изумрудами?
	Зачем в руках их жезлы, что украшены
	серебряной и золотой чеканкой?
	       – Затем, что варвары сегодня ожидаются,
	          а драгоценности пленяют варваров.
	– Почто нигде не видно наших риторов,
	обычного не слышно красноречия?
	       – Затем, что варвары должны прибыть сегодня,
	          а красноречье утомляет варваров.
	– Чем объяснить внезапное смятение
	и лиц растерянность? И то, что улицы
	и площади внезапно обезлюдели,
	что населенье по домам попряталось?
	       – Тем, что смеркается уже, а варвары
	          не прибыли. И что с границы вестники
	          сообщают: больше нет на свете варваров.
	– Но как нам быть, как жить теперь без варваров?
	Они казались нам подобьем выхода.
	
	1904
	
	
	СТЕНЫ
	
	Безжалостно, безучастно, без совести и стыда
	воздвигли вокруг меня глухонемые стены.
	Я замурован в них. Как я попал сюда?
	Разуму в толк не взять случившейся перемены.
	Я мог еще сделать многое: кровь еще горяча.
	Но я проморгал строительство. Видимо, мне затмило,
	и я не заметил кладки, растущего кирпича.
	Исподволь, но бесповоротно я отлучен от мира.
	
	1896
 
БАЛЛАДА

Н.С. Гумилеву


День, был ранний и молочно-парный,
Скоро в путь, поклажу прикрутили...
На шоссе перед запряжкой парной
Фонари, мигая, закоптили.
Позади лишь вымершая дача...
Желтая и скользкая... С балкона
Холст повис, ненужный там... но спешно,
Оборвав, сломали георгины.

"Во блаженном..." И качнулись клячи!
Маскарад печалей их измаял...
Желтый пес у разоренной дачи
Бил хвостом по ельнику и лаял..

Но сейчас же, вытянувши лапы,
На песке разлегся, как в постели...
Только мы, как сняли в страхе шляпы -
Так надеть их больше и не смели.

...Будь ты проклята, левкоем и фенолом
Равнодушно дышащая Дама!
Захочу - так сам тобой я буду...
- "Захоти, попробуй!" - шепчет Дама.

(c) Иноккентий Анненский.
 
ИЗ ДЖОНА МЭЙСФНЛЬДА

МОРСКАЯ ЛИХОРАДКА

Опять меня тянет в море,
где небо кругом и вода.
Мне нужен только высокий корабль
и в небе одна звезда,
И песни ветров,
и штурвала толчки,
и белого паруса дрожь,
И серый, туманный рассвет над водой,
которого жадно ждешь.

Опять меня тянет в море,
и каждый пенный прибой
Морских валов,
как древний зов,
влечет меня за собой.
Мне нужен только ветреный день,
в седых облаках небосклон,
Летящие брызги,
и пены клочки,
и чайки тревожный стон.

Опять меня тянет в море,
в бродячий цыганский быт,
Который знает и чайка морей,
и вечно кочующий кит.
Мне острая, крепкая шутка нужна
товарищей по кораблю
И мерные взмахи койки моей,
где я после вахты сплю.
(c) Kipling
 
А вот еще немного Киплинга. Японское вторжение в Индию.

"Извилистый дымный след..."

Ночь тяжела и жестока, рассвет тяжел и багров,
- Смотри, восходит с востока множество алых кругов.
Пилоты в священном трансе, их крылья острей ножа,
И с ними Аматерасу, Небесная Госпожа.

Но против Царицы небесной, против её полков,
Те, кто не побоится даже Ветра Богов:
Всадники на турбинах, с пушками на крыле,
Новые паладины в стали и оргстекле.

Это не полубоги, не ангелы даже на треть,
Всё, что они умеют - летать, стрелять и гореть.
Последнее, впрочем, реже: Подписью их побед
Враг оставляет в небе извилистый дымный след.

Воют винты и турбины над мутной рекой Меконг,
Бьют снаряды и пули в синий небесный гонг,
Сплелись в ритуальном танце грохота и огней
Аматерасу-солнце с Властительницей Морей.

Но для Востока отныне лишен успеха поход,
Время настало богине скрыться в Небесный Грот,
Локаторы шарят в небе сотней невидимых рук,
К закату, на запад, прорвался единственный алый круг.

И это работа смертных, тех, кто горел на лету,
В вихре огненных клочьев рушился в пустоту,
Из тех, кто горел и падал, был сбит и врага сбивал,
Можно курган насыпать, чтоб выше Тибета встал.

Но если восстанут боги с громами наперевес,
Как пепел от сигареты, богов отряхнут с небес,
Пушки забьются в злобе, залают громам в ответ,
И в небе оставят боги извилистый дымный след!

1947

"На площади в Кришнангаре..."

На площади в Кришнангаре, где душит жара патрули,
Как камень в пустынном загаре, в бурой дорожной пыли,
В выгоревшем мундире, дважды пробитом свинцом,
Забыв навсегда о мире, сидит Потерявший Лицо.

Проходят мимо солдаты, пытаясь, в который раз,
Понять, что за пламя мерцает в узких прорезях глаз,
Одна у них пыль на лицах и солнце над головой,
Но ниже смерти унижен, тем, что еще живой.

Японец не шелохнется, не бросит взгляда в ответ:
Солдат старше солдата всего на тысячу лет...
Что ему пыль и солнце, что ему смерть и жизнь,
Что ему новомодный западный гуманизм!

Стершийся, как монета, патиной пыли зарос,
Он не служит ответом ни на один вопрос,
Застыл, как бронзовый Будда, горящий больным огнём,
Но для него нет чуда, и нет смирения в нём.

1947

Слоны туземной зенитной артиллерии

Вот в джунглях рёв прокатился, вот крики людей слышны,
Полог ветвей расступился, и вот - выходят слоны.
Бока их в белесых шрамах, уши - как решето,
Упряжь стара, и в заплатах, но с ней сплетены зато
Знаки доблести джунглей, трофеи битв высоты -
Хвосты растоптанных тигров, подбитых "Зеро" винты.

Слонов не сменили машины, которыми движет пар,
Слоны легко пережили бензиновый чад и угар,
Из века в век исполняя работу любой войны,
Лбами её толкали перед собой слоны.

В новой войне нет тыла - с воздуха каждый открыт,
Лязганье траков сменило топот конских копыт,
Но лошадь слаба для "пом-пома", а тракторов хватит не всем,
В джунглях железного лома довольно без этих проблем!

Вот тут-то и выручает с хоботом "вездеход":
Слону нипочём кустарник и топь бесконечных болот,
Несколько сотен фунтов - турель в четыре ствола,
И трубчатые опоры, по три на сторону седла...

Но только одну способность надо в виду иметь:
Слон не глупей человека, и знает, что значит смерть.
А стало быть, взявши стадо, надо отметить в нём
Тех, кто не побоится, не взбесится под огнём,
И выбрать из них такого, что в деле не подведёт,
Когда, раздирая небо, обрушится первый налёт,

Такого, что ныне и присно вынесет все труды:
Марш в раскалённой пустыне, где сутками нет воды,
Джунгли, болота, и горы, где холод кусает за нос,
И в небе, сжигающий нервы напев металлических ос...

Слонов не сменили машины, которыми движет пар,
Слоны легко пережили бензиновый чад и угар,
Из века в век исполняя работу любой войны,
Лбами её толкают перед собой слоны.

Четыре "хобота" в небо, пятый - в победный рёв,
Который порой заглушает визг турбин и винтов,
Прислуга в цветных тюрбанах, все бляхи огнём горят,
- Короля Георга Туземной Зенитной Службы отряд.

1947

Танкисты

Тёплое море к югу, к северу - льдистый Тибет,
В небо алую вьюгу швыряет новый рассвет,
Рычат, просыпаясь, моторы, лязгают траки в пыли,
- Вот звуки, прекрасней которых нет в пределах Земли.

Ведь наша любовь - это танки, танки, сто тысяч чертей!
Они черепа, как поганки, давят без лишних затей,
Они раздирают пустыни трех континентов подряд,
Они на чужой равнине чадящим огнём горят...

Гусеницы проложат дорогу через огонь,
Через ряды "колючки", хватающей - только тронь,
Прислуга при металлоломе - так наших зовут ребят,
Но если нет хода для "томми" - вперёд, Железный Солдат!

Ведь наша любовь - это танки...

Новых "железнобоких" не остановит картечь,
И пулемёт запнётся, и оборвёт свою речь,

Ведь наша любовь - это танки...

Ловит в прицел умело наводчик, чей узок глаз,
Фаустник знает дело, и мажет не каждый раз,
И с "Кромвелем" или "Кометой" ведёт дуэль наравне
Японская "тридцатьчетвёрка" с сакурой на броне!

Ведь наша любовь - это танки, танки, сто тысяч чертей!
Мы их проклинаем по пьянке, и нянчим, как малых детей,
Мы с ними взорвали пустыни трех континентов подряд,
Мы в ад попадаем с ними, уж если они горят...

1947
 
Назад
Сверху Снизу